Земля обетованная - Татьяна Николаевна Зубачева

в паз и крепили его, когда подошёл Сеньчин и остановился в шаге, глубоко засунув руки в карманы не робы, а кожаной с меховым воротником куртки. Эркин, не подчёркнуто, а естественно не замечая его, прошёлся по платформе, проверяя растяжки и повёрнуты ли контейнеры номерами и метками наружу, чтобы там, где их скатывать будут, не колупались лишнего.

– Лады, – сказал немолодой мужчина в робе грузчика, незаметно подошедший к платформам. – Сами накроем, валите, мужики.

И по властной уверенности жеста, которым тот направил ещё четверых к лежащим вдоль дальних сторон платформ длинным валикам брезента, Эркин понял, что это бригадир второй смены.

– Всё, – сказал Эркин Перу Орла и Маленькому Филину. – Мы своё сделали.

– Уг, – улыбнулся Маленький Филин, спрыгивая с платформы.

Сеньчин зло дёрнул углом рта, но промолчал и, резко повернувшись, ушёл.

Бригадир второй смены внимательно посмотрел на Эркина и протянул ему руку.

– Я Крюков Василий Васильевич, а ты? Мороз?

– Мороз, – кивнул Эркин, отвечая на рукопожатие.

– Могёшь, – кивнул Крюков. – Слышал о тебе. У Медведева?

– Да.

– Понятно. Ладно, бывай.

– Удачи, – ответил Эркин, кивком попрощался с Пером Орла и Маленьким Филином и ушёл на свой двор.

На первом дворе тоже уже работала вторая смена, а в их бытовке было пусто. Все уже переоделись и ушли. Эркин открыл свой шкафчик и стал переодеваться. Разделся до белья, снял рубашку и оставшись в трусах – для исподнего ещё не так холодно – и в сапогах на босу ногу, пошёл к крану обтереться. Обычно толкотня, смех, беззлобная ругань, а сегодня… даже странно как-то.

И, уже одевшись, приготовив тючок с летней робой и закрыв шкафчик, Эркин, проверяя себя, поглядел на часы. Ого! Припозднился он нынче, надо за Алисой бежать, а то и с обедом не успеет. Женя придёт… и Андрей с дороги наверняка голодный…

На обеих проходных одинаково удивились, чего он так запоздал, вся ж его бригада ещё когда ушла. А на улице снова сыпал то ли тающий на лету снег, то ли замерзающий тоже на лету дождь. Эркин натянул на голову поверх шапки капюшон и прибавил шагу. Так, сейчас за Алисой и сразу домой. До чего погода пакостная, ну, совсем, как зимой там, в Алабаме, будь она трижды проклята. Об Андрее он старался не думать. Прохожих совсем мало, и что? Сумерки уже? Или просто тучи такие? Он шёл быстро, почти бежал, разбрызгивая лужи.

Школьный двор был тоже пуст и на крыльце никого, но окна в двух классах светились. Эркин взбежал по широким ступеням и толкнул дверь. В вестибюле никого и раздевалка уже закрыта, но Эркин знал, что после прогулки раздеваются уже в классе для послеурочных занятий, спокойно откинул капюшон, расстегнул куртку, передёрнул, стряхивая воду, плечами, тщательно вытер ноги о жёсткий щетинистый коврик у двери и уже тогда пошёл к лестнице.

На втором этаже ярко светилась открытая дверь класса, и оттуда слышались детские голоса. Эркин подошёл к двери и заглянул внутрь. За учительским столом сидел Громовой Камень и рисовал, а вокруг него толпились дети. Их было немного, но они так спорили за лучшее место и отталкивали друг друга, что их казалось очень много. Эркина они не замечали, и он немного постоял, глядя на них.

Но тут Громовой Камень поднял голову и улыбнулся ему.

– Я вижу вас, – поздоровался Эркин на шауни, входя в класс.

– Я вижу тебя, – ответил Громовой Камень, а за ним вразнобой, но тоже на шауни повторили приветствие и дети.

А Алиса радостно взвизгнула:

– Эрик! Я тебя вижу! – и по-русски: – Всем до завтра, я домой!

Эркин взглядом спросил у Громового Камня, может ли он забрать дочь, и, увидев его кивок, улыбнулся Алисе.

– Собирайся.

Громовой Камень встал и подошёл к нему. И, пока Алиса собирала своё в рюкзачок и одевалась, он рассказывал Эркину, уже по-русски, как у Алисы с учёбой и поведением. Всё было хорошо, и Эркин даже сам чувствовал, какая у него самодовольная улыбка.

Наконец, Алиса оделась, ещё раз со всеми попрощалась, Эркин помог ей надеть рюкзачок и плащ поверх всего, и они ушли.

На улице было темно, горели фонари и сыпал всё тот же полуснег-полудождь. Алиса чинно шла рядом с Эркином, держась за его руку: погода к баловству не располагала.

– Эрик, – вдруг сказала Алиса.

– Да, – сразу откликнулся он.

– А Андрюха уже вернулся?

Эркин невольно вздохнул и сразу ощутил, как холодно, мокро и противно вокруг, а намокший узел с летней робой оттягивает руку.

– Не знаю.

Алиса тоже вздохнула.

– Царьград далеко-о. Я сегодня по карте смотрела. По самой большой. От Загорья до Царьграда, знаешь, сколько?

– Сколько? – заинтересовался Эркин.

– Я на стуле стояла, так Царьград мне здесь, почти у коленок, а до Загорья я еле дотянулась. Вот сколько.

Эркин кивнул. Он знал эту большую, во всю стену, карту России. На других, поменьше, их Загорье даже не указано, только Ижорск, ну, ещё города, и даже Сосняки есть, а Загорья нет. Может, карты старые, когда Загорье ещё селом числилось, а может – подумалось ему вдруг – из-за завода, завод-то не простой, секретный. Алиса уже болтала о другом, и он охотно вступил в разговор, чтобы не думать об Андрее. А вдруг тот уже приехал? Вот придут они домой, а Андрей уже там. И Эркин невольно ускорил шаг, так что Алисе пришлось почти бежать рядом с ним.

Но дома было пусто.

Ижорск

Выйдя из трактира, Андрей оглядел, сыто отдуваясь, мокрую и неприглядную площадь гораздо благодушнее, чем до обеда. Хорошо поесть – великое дело. А теперь за зимним. Вон как крупа сыплет.

Армейскую или, как многие её упорно называли, военную распродажу ему указал первый же встречный. Товара там было много, а покупателей – не очень, и Андрей вволю поболтал и побалагурил с продавщицами, подбирая себе бельё и меряя одежду. Куртку, кожаную, с меховой съёмной подстёжкой, скрытым в воротнике капюшоном, обилием карманов, молний и пряжек. Сапоги, тоже кожаные, с меховыми вкладышами и, что особенно восхитило Андрея, специальными ремешками на голенищах, чтобы кинжал пристёгивать. Две вязаных тёплых фуфайки, четыре тельняшки, ещё тёплого – девчонки называли его егерским – белья. Так что тюк получился… что надо! И денег тоже ушло… как надо. И всё же, выйдя из магазина, он отправился не на вокзал за оставленной в камере хранения сумкой, а на рынок и там на развале купил мохнатую рыжую шапку-ушанку, ещё тёплые вязаные носки и – когда везёт, то во всём удача! – уже