В свободном падении - Антон Секисов

ко мне и, трясясь от страха, сообщил, что он вынужден уйти от нас, потому что «бабушка запрещает ему играть в панк-группе».

Отказываться от участия в конкурсе было обидно, но другого выхода у нас не оставалось — найти за 3–4 дня нового барабанщика не представлялось возможным. Тем не менее, мы решили посетить конкурс начинающих рок-звёзд всё равно.

Выступление происходило в актовом зале полиграфического института, в весело разукрашенном, но всё равно угрюмом здании, отделённом от цивилизации с одной стороны обширной гнилой водой, с другой — тимирязевским прирученным лесом. Зал был немаленький, но мы с трудом нашли место на самых его задворках, за массивной колонной, перегородившей половину сцены. Мы опоздали к началу, и выступала уже первая группа. Четверо не по годам развившихся волосатых парней терзали свои инструменты. Каждый при этом терзал инструмент на свой лад, и создавалось ощущение, что вовсе это не группа, а просто четыре случайных музыканта, решивших одновременно начать играть. Рослый парень нашего возраста, но уже с сединой на рыжей, грушевидной голове, одетый, как клерк, в выглаженные брюки и белую рубашку, поставленным голосом декламировал стихи («Хармса читает», — шепнул на ухо искушённый филолог Вадик) и тыкал в синтезатор неестественно выпяченным одним пальцем. Слева от него рыхлый лысый гитарист плотоядно тискал в руках электрогитару, выжимая из неё высокие хэви-металлические соло. Где-то в углу, почти за сценой, стоял третий участник, светловолосый карлик в очках, с жизнерадостно вздёрнутыми усами. Он неслышно наигрывал на акустической гитаре неясный, только ему ведомый ритм. На барабанах восседал Филипп. Я сразу узнал его в отвязном всклокоченном барабанщике, длиннющими своими руками, как мельничными лопастями, околачивавшем разом все составляющие ударной установки.

Условия конкурса были подлинно демократичны и оттого просты: всем группам позволялось исполнить по одной своей песне. В случае, если публика не требовала сыграть ещё, понурые музыканты уходили, появлялись следующие. Группы, дожившие до третьей песни, автоматически проходили в следующий тур, где им предстояло иметь дело с такими же группами-победительницами уже на другой площадке. Группа Филиппа сыграла одну песню и ушла со сцены. На смену им вышли совсем юные ребята, по виду — школьники: один из них стал громко и с тошнотворной неблагозвучностью настраивать гитару, от чего у меня заболел живот и закружилась голова, и я спешно удалился.

Через неделю я разыскал Фила в публичной библиотеке. В это был трудно поверить, но косматое чудище Фил трудилось над написанием курсовой. Я не привык судить о людях по внешнему виду, тем более что перемотанные скотчем очки намекали на некоторую интеллектуальность, но всё равно, представить себе орагнутангообразного Филиппа скрюченным под мутным светом библиотечной лампы я был не в состоянии. И, тем не менее, именно таким я его и застал. Вообще говоря, студенту Андрею Черкашину писать курсовую нужно было не меньше, чем студенту Филу, но студент Черкашин роковым образом ошибался, считая, что у него есть масса более важных дел. К тому же, — оправдывал я себя, — прежде чем разбираться с делами текущими, необходимо разобраться с хвостами, вырастающими ещё из первого курса. В общем, библиотеку я навестил исключительно ради встречи с Филом.

Кстати говоря, публичную библиотеку я любил посещать больше, чем университет. Мне нравился простор, огромные лестничные пролёты, опрятная нищета интерьера. Под частью интерьера я также полагаю и работниц библиотеки, сидящих на проходной, в гардеробе, на выдаче и приёмке книг. Как правило, это были женщины пожилые и строгие, в шалях и замусоленных беретах. Наши чувства однако не были взаимны: у работниц библиотеки мой внешний вид вызывал явное раздражение. Вот и тогда женщина, сухая и растрёпанная, как новогодняя ёлка в апреле, долго колебалась, прежде чем выписать мне контрольный листок. Она пристрастно изучала каждую непотребную деталь моего гардероба минуты по две, после чего, наконец, пропустила с нелёгким сердцем на встречу с каталожными карточками и книгами, как родители отпускают на свидание с хулиганом своих молоденьких дочерей.

Фил с важным видом трудился (скрипел карандашом по ветхим фолиантам), опустив голову чуть не под стол. Напротив сидела и сопела угрюмая девушка с огромной задницей и в огромных роговых очках. Я тронул его за плечо и сказал: «Как дела, Фил?».

Фил не узнал меня, долго смотрел, устало и лениво, куда-то в переносицу. «Помнишь день рождения Ариэль? Я — Андрей, поклонник твоего стиля ухода с вечеринок». Фил криво улыбнулся, вспомнил. Сзади кто-то злобно кашлянул. Я прижал два пальца к губам, скосив глаза на дверь, что означало: «Не хочешь ли покурить?». Фил неохотно кивнул и поднялся за мной.

Мы спустились по голой каменной лестнице — Фил спускался неуклюже и трудно, не идя, а переваливаясь с больной ноги на здоровую. Движениями своими Фил напоминал колобка.

В углу был свободный диванчик, и мы заняли его.

— Как нога? — спросил я, закурив.

— Более или менее, — ответил Филипп, отмахнувшись от сизого дыма, и с нетерпением посмотрел на дверцы курилки, открывавшиеся, как дверцы в ковбойских салунах. Немощные учёные, в отличие от персонажей вестернов, справлялись с ними с трудом.

— Ты не куришь?

— Курю, — вздохнул Фил. — Просто сейчас не хочется.

— Ясно. Понятно… И как продвигается курсовая?

— Более или менее. Хотя вообще-то, я её уже написал.

Я удивился.

— А чего сидишь?

— Да так… Любуюсь видами, — и Фил в первый раз продемонстрировал мне свою плотоядную улыбочку, которую впоследствии мне предстояло наблюдать ещё много тысяч раз. Затем он пояснил:

— Там, короче, сидит напротив меня… такая… эх, такая, что… ух, — Фил ещё поохал и пожевал губами и добавил. — Короче, классная баба. Теперь сижу вот, думаю, как подкатить.

— Странно, а я не заметил никого. Только какая-то толстожопая страшила в очках сидела перед ноутбуком.

— Так чего ты хотел? — осведомился Фил, резко посерьёзнев.

— У меня есть группа. Хотел тебе предложить поиграть с нами.

Фил почесал затылок, снова покосился на дверь.

— Я видел тебя на том концерте в полиграфе. Мне понравилось, как ты играешь. У тебя напористый, агрессивный стиль, и ты знаешь свой инструмент. Среди тех неуклюжих позёров тебе не место. Ты рождён для панк-рока. А мы играем жёсткий панк-рок.

Фил слегка порозовел, ему это польстило. «Ладно, — кивнул он, — дай мне свой телефон, я подумаю и перезвоню».

Я стал диктовать. «Это что, мобильный?»

— Ну да.

— Ты мне домашний дай, хули деньги тратить.

Записав, Фил коротко попрощался и, прихрамывая, поскакал вверх по лестнице.

Оставшись в одиночестве, я заметил тихонько сидевшую девушку в короткой клетчатой мини-юбке, читавшей книгу. Ноги она задрала высоко, и я мог видеть оголённое пространство, где заканчивался чулок, но ещё не начиналась юбка.