Война и потусторонний мир - Дарья Раскина

Кощей или не считал его чувства значимыми, или даже думал, что подобное унижение пойдет ему на пользу.

– В столице тебе придется проявлять себя дипломатом, а ежели ты так и будешь держаться за юбку…

– Отец! – не выдержал Константин.

– Не нравится? Вырасти! – громыхнул Кощей. От его голоса все затихло. – Вот, посмотри на него, – он ткнул в Александру, – дурак, чернь, живое мясо, а сколько воли! Решил ударить – ударил, не стал разводить овечье блеяние про хуманизм, свободу воли и прочую хиромантию. Тебя на его месте я уже придушил бы.

Константин молчал, а Кощей и не ожидал ответа.

– Что говорят, откуда он здесь? – спросил он деловым тоном.

– Ягина утверждает, недосмотрели гусары.

– Утверждает, – повторил Кощей презрительно. – Ну раз утверждает, найди и допроси. – Он подергал правый бакенбард, оттягивая его и перекручивая короткие волоски, потом махнул рукой. – Иди-иди, Костя, я сам поговорю с ним. И этого забери. – Он кивнул на нетопыря.

Константин подставил руку под насест, и зверек перебрался ему на рукав.

– Подожди, – окликнул Кощей. – Прикажи чаю, на две персоны. – И добавил, сверля Александру взглядом: – Нам предстоит долгая беседа с корнетом.

От этих его слов в животе закололо, будто стайка воробьев принялась клевать там крошки.

В кабинет вошел косматый лакей в черно-золотой ливрее, поставил на кофейный столик поднос с двумя чайными парами и блюдом кремовых пирожных. Запах вскружил голову, под мундиром стало ватно и холодно. Александра сглотнула, но не посмела прикоснуться. Кощей наблюдал, прищурившись, и все дергал бакенбарды.

– Живой в мертвом царстве, да еще и не по моей воле, – проговорил он наконец, разглядывая Александру, – не припомню такого… Сколько вы здесь – несколько часов? – и уже успели спеться с этой взбалмошной бабенкой? И что, позволю спросить, она вам пообещала?

Александра молчала, не желая выдавать Ягину. Кощей улыбнулся уголком рта.

– Наверняка посулила вернуть к жизни? Показывала карту, говорила про врата? И где же она хотела вас провести?

Александра только сжала сильнее губы.

– В Москве? Под Рязанью? Нет, постойте, бьюсь об заклад, показывала старые, давно не действующие врата на Урале… Я прав, прав? А прав ли я, что она не потрудилась сообщить вам, что те врата были завалены еще при Татищеве? Об этом она вам не сказала, не так ли? Как и о том, что «сраженный мертвой сталью к жизни не вернется»? Хода через границу вам нет, вы разве что можете выбрать, где умереть, чтобы остаться.

Заметив растерянность Александры, он закивал.

– Ну видите, я знаю. Я все-все знаю, – сказал он, довольный своим попаданием, и так настойчиво выделил это «все-все» и это «знаю», что Александра замерла.

Она подняла взгляд, пытаясь понять, в чем именно он пытается уличить ее. Она присмотрелась, но того неуловимого ядовитого блеска – блеска знания самой интимной тайны – в прозрачных глазах с набрякшими веками не мелькало. Он знал не все. И это давало надежду.

Кощей, тщательно наблюдавший за ней, чему-то коротко улыбнулся.

– Ну, молодой человек, вот перед вами я, царь Кощей, и вам предоставляется исключительная возможность просить у меня. Говорите, чего бы вы хотели.

От этой его улыбки, от довольства, от самолюбования и горделивой спеси у Александры сжались кулаки. Бояться такого вдруг стало обидно.

– Я бы хотел жизни и свободы для меня и моих товарищей.

Кощей легко отмахнулся:

– Ваши товарищи мертвы.

– Вашим приказом!

Кощей поднял брови.

– Ах вот что вас кипятит? Так они погибли бы и без моей помощи, мертвая сталь или живая – не все ли равно? Разве на войну идут не за смертью?

– На войну идут за победой.

– Вы имеете в виду – за славой? – разочарованно протянул Кощей. – Так я вам скажу, что вас всех наградили – посмертно. Теперь вы довольны? Ну? – Он хлопнул себя по колену. – Скажите лучше, отчего вы не едите? Разве вы не голодны?

В животе при этих словах тоскливо сжалось. И вправду, захотелось этих воздушных кремовых пирожных до зубовного скрежета, до странной, необъяснимой страсти. Словно не было во всем мире ничего прекраснее: божественный нектар, амброзия, пища богов – вот какие это были пирожные, только о них и думалось, только о них и мечталось, и что было проще – протянуть руку и…

Нет, нет, нельзя, борись, Александра! Гони чужие мысли из головы, а чужие желания из тела. У тебя крепкая воля, это папенька всегда твердил, вечно сетовал, что ежели тебе что втемяшилось в голову, никакими розгами не переубедить, так противься же чужому приказу, сражайся! Мысли о старом князе Волконском, несгибаемом князе в суворовских наградах, о добром, хоть и строгом отце в зеленом бархатном халате придали сил бороться. Вспомнилось теплое прикосновение рук, запах пороха и конского пота, хриплость смеха, свобода скачки…

– Ну же, берите, – подбодрил Кощей, перебивая дорогой образ. – Я ведь знаю, вы сейчас отдали бы жизнь за это пирожное.

Александра села прямее.

– Жизнь, но не честь.

– Честь, – хмыкнул Кощей, откидываясь на стуле, и добавил с удовольствием: – Шелуха. – Помолчав, он принялся дергать пропитавшийся кровью платок на ладони, и взгляд его заострился. – Ну да это все слова, а их мне довольно и от сына, поговорим о другом. Я буду с вами откровенен, корнет, у меня к вам дело. Три года я вел войну с чудовищем. Оно свело с ума мою жену, отобрало у меня царство, разграбило казну, убило тысячи солдат и принудило к унизительному миру. Но ему и этого оказалось недостаточно, теперь оно требует заложником моего единственного сына. У меня нет выбора – я вынужден отдать Константина ему. Ей, – он фыркнул, – императрице. Я, признаться, смирился с позором – и вдруг вы. М-да… судьба, не иначе.

Александра некоторое время молчала, пытаясь понять значение его слов, а поняв, загорелась.

– Я… я не могу… я не могу жениться.

Кощей влажно и болезненно рассмеялся.

– Вряд ли Иверия заинтересуется безусым корнетом, пусть даже и живым. Нет, от вас потребуется другое…

Раздалось мерное цоканье трости, и Александра сжалась, уже зная, кто сейчас покажется в дверях. Она не ошиблась. Мгновением позже Марья Моровна зашла в кабинет, подметая ковер подолом черной амазонки. Остановившись напротив кресел, она глубоко поклонилась.

Кощей повернулся лишь в полголовы:

– Достала?

– Да, оно со мной, – начала Марья Моровна, но замешкалась, заметив Александру.

Взгляд ее пронизывал, щупал, словно пальцами. Хотелось сбежать или, по крайней мере, крепче прикрыться.

– Показывай, этот не страшен, – отозвался Кощей. – Более того, именно он мне и поможет.

Марья Моровна склонилась к его уху и зашептала. Кощей молча выслушал,