Лиат. Сожженная льдом - Ульяна Соболева

его. Вернуть своего сына. И ни слова не сказала мне о нём.

— Но ты ведь не поверишь, так?

Улыбнувшись, потому что на лице демона не дрогнул ни один мускул. На любимом лице. Когда-то любимом. Прекрасном и в то же время ужасающем. Потому что там, на нём, то кровавое пламя затягивается толстым слоем льды неверия.

— Неееет, ты не поверишь, инкуб, что твоя мать десятилетия искала тебя, обшарила каждый уголок этого проклятого мира, чтобы вернуть тебя в семью. Это ее слова я тебе говорю и ты …ты понял это!

И только кадык дёрнулся. От злости.

— Потому что тебе невыгодно в это верить, — и засмеяться, позволить выплеснуться страху, бессилию и чувству собственной никчёмности. Позволить схлестнуться им с пониманием — того мальчика, которого потеряла ШелИ, давно уже нет. Сейчас, когда в руках Ариса такая сила и власть, он не позволит ему вернуться.

— Замолчи.

Холодным, нет, ледяным тоном. От которого тысячи мурашек тут же бросились врассыпную по моей коже.

— Ты думаешь, я поверю в эту чушь? Это такая попытка спасти свою золотую шкуру? Неудачная попытка, принцесса.

— Разве ты не говорил, что не дерешься с девчонками?

И на какой-то короткий, на жалкий миг ощутить слабенький триумф. Когда вначале он застыл, а затем усмехнулся.

— Да, демон, я вспомнила. Сейчас я вспомнила, что ты ненавидел меня уже тогда. Ведь это был ты, не кто-то другой. Уже тогда ты с ловкостью ломал то, что было мне дорого.

И, не сдержавшись, пальцем уткнуться в его бурно вздымающуюся грудь:

— Хотя я была маленькой девочкой! Уже тогда ты хотел разрушить меня.

Арис склонил голову, внимательно глядя на мою руку, а затем вскинул её кверху:

— Я тоже тогда был совсем ребенком, принцесса. Вот только никто не подумал об этом, кидая меня на арену, драться с самой смертью. НА ПОТЕХУ ТЕБЕ!

Глава 9.2

Глава 9.2. Лиат

И он прав. Он бесконечно прав в своих словах. Вот только эта правда больше ничего не значит. Она больше неспособна оправдать его или меня. Обелить. Между нами не осталось больше ничего белого, светлого. Только грязь, только чёрная, омерзительно липкая грязь, обволакивающая каждую клетку тела, расползающаяся в воздухе между нами крошечными, но такими плотными атомами. Сквозь них не пробиться ни лучу света, ни частицам воздуха, которого вот сейчас, на таком ничтожном расстоянии, между нами катастрофически не хватает.

— Я скажу это только один раз, инкуб. Больше я не повторю этих слов. И ты, либо поверишь мне, и мы оба получим шанс… изменить всё прямо сейчас. Или же…

— Неинтересно.

Одними губами. Кажется, почти не раскрывая их. Тихо, но это слово раздается оглушительно громко, сопровождаемое навязчивым звуком срывающихся со свода пещеры капель.

— Твоя мать искала тебя. Она страдала, не находя.

— Я. СКАЗАЛ. НЕИНТЕРЕСНО.

— Ты можешь ненавидеть меня, но это правда — Шели всегда искала какого-то ребенка. Она всегда искала тебя.

И тут же вскрикнуть, когда он с силой оттолкнул меня к самой стене, настолько резко, что не успела среагировать и зашипела, ударившись спиной. Обхватил мои локти, прижимая их к телу, и склонился над самым лицом.

— Ложь. Ты — лживая дрянь. Плоть от плоти такой же лживой суки, променявшей сына на член и богатую жизнь. Я не верю ни одному твоему слову. И даже, — ухмыляется, опускаясь к шее и царапая её клыками, заставляя невольно сглотнуть, — даже если это всё правда — мне плевать. Плеваааааать, понимаешь? Твоя мать только за одно то, что легла под твоего ублюдка-отца, должна умереть. И я обещаю тебе, принцесса: Шели сдохнет на твоих глазах. Сразу после твоего своего Аша. Я убью их обоих, а ты будешь смотреть и плакать этими своими хрустальными слезами. Тц, — цокнул, впиваясь зубами в мою шею и прикусывая кожу, одновременно вжимая в холодную стену, не давая рыпнуться, — или лучше наоборот? М? Как считаешь? Сначала прикончу твоего отца, затем — тебя, на глазах Шели. Чтобы она потеряла всё, что любит. И только потом — её.

— Сукин сын!

Извиваясь, пытаясь вырваться, пока словно обезумевший, демон хаотично покрывает укусами мои скулы, щёки, шею, ключицы. Больно. Очень. Прокусывает до крови, до синяков сдавливая мои руки.

— О даааа. Всё верно, я сын самой убогой, самой отъявленной суки в мире.

И закрыть глаза, сдаваясь. Переставая сопротивляться. Сейчас он всё равно не услышит. Сейчас он всё равно не поймёт. Влекомый только яростью и диким возбуждением, которым потирается о моё бедро.

— Ненавижууу, тварь, — шепчет бессвязно, впиваясь укусами в губы, — как же ненавижу тебя! Вонзает когти в плечо, пуская кровь и тут же лихорадочно слизывая её с кожи.

— Сучка, дешевая дрянь, — судорожно задирает, нет, раздирает подол платья, стискивая мои ноги, заставляя их раздвинуть, — такая же шлюха….как мать. Шлюхааааааа!

И пощёчиной, всё той же, с раскрытыми когтями, полосуя лицо перед тем, как резко вдруг развернуть меня спиной к себе.

И на ухо жестоким, оглушительным шёпотом:

— Видеть не могу это лицо. Проклятая дрянь…, - сильно оттянув назад мои волосы, так, чтобы запрокинулась голова, — подстилка эльфья.

И до рвущейся кожи в свою ладонь впиваться, на сотни кусков распадаться, потому что не его действия, нет…его слова. Они бьют прямо под дых. Каждая следующая фраза — как удар потом по самому хребту, и не нужно даже удары наносить, чтобы заставить содрогаться от каждого нового слова. От дикой, от беспощадной боли. А я думала, я привыкла к боли, думала, живу с ней столько времени…думала, что сильная настолько, чтобы заставить эту дрянь притупиться, не исчезнуть, нет. Но всё же спрятать её в себе, где-то в самой глубине, не давая выскользнуть наружу. Я думала, я смогу. С того самого разговора с Эйнстремом. С того самого разговора о предательстве. Подписывая негласный приговор Арису…НАМ. И мне почти удалось это. Последние дни. Но сейчас она возродилась вновь, лютая, жадная, расправила свои чёртовы крылья прямо внутри — острыми шипами все внутренности разодрала. А мне кажется, я слышу эту чертову капель. Капля за каплей истекать вовнутрь своей же кровью. Отравленной ИМ. Пропитанной ЕГО ядом.

Непроизвольно выгибаясь и всхлипывая громко, пока демон врывается в моё тело. Врезается, громко и коротко рыкнув. Не замечает, как я задыхаюсь. Да даже если и заметит, разве не плевать ему? Если рассыплюсь тут перед НИМ, прямо сейчас, пока насилует моё тело, разве заметит ОН, насколько сильная моя боль? Не заткнуть эту тварь.