Приятный кошмар - Трейси Вульф

перемещаясь вправо, влево, вверх, вниз, как будто одновременно видят тысячу образов. И будто каждый из этих образов разбивает ей сердце.

Она протягивает ко мне дрожащую руку, но я продолжаю стоять, не шевелясь. Я не могу пошевелиться. Меня сковал страх – и это еще до того, как она проводит по моей щеке пальцем, таким ледяным, что холод пробирает меня до костей.

Холод и боль, проникающая во все уголки моего тела. Я задыхаюсь, пытаюсь отшатнуться, но она словно держит меня в плену. Как и образы, которые начинают мелькать в моем мозгу.

Я вижу ее истекающее потом тело, распростертое на кровати.

Я вижу кровь – столько крови.

Я вижу рукопожатие, слышу пронзительный плач.

Эта женщина являет собою воплощение отчаяния, ее скорбь подобна бескрайнему черному одеялу, которое душит меня, не дает мне дышать.

Но, когда она отстраняется, я вижу под кровавой маской на ее лице ярко-голубые глаза и понимаю, что когда-то видела ее – один раз в девятом классе, как раз перед тем, как все пошло наперекосяк.

– Что с тобой? – спрашивает Джуд, бросившись ко мне.

Но я не могу произнести ни слова, потому что ее лицо снова придвигается ко мне все ближе, ближе. Физическая боль и душевная мука слишком велики, чтобы я могла говорить.

– Клементина, ответь мне, – приказывает он, сжав зубы и прищурив глаза, и становится прямо передо мной.

И как только он это делает, женщина исчезает так же внезапно, как появилась, а я продолжаю стоять, дрожащая и мокрая от пота.

– Это пустяки, – выдавливаю из себя я, хотя и знаю, что это неправда. Но я продолжаю гнуть свое. – Здесь ничего нет, – твердо говорю я.

Но Джуд не ведется на мою ложь. И немудрено, ведь было время, когда я рассказывала ему все свои секреты.

– Но ведь только что здесь что-то было?

– Ничего особенного, – отвечаю я, пытаясь подтолкнуть его обратно к столу – и к тазику с целебными эликсирами.

Но Джуд всегда был не из тех, кто идет туда, куда не хочет, и он не сдвигается с места, оглядывая меня.

– Оно сделало тебе больно? – спрашивает он.

– Со мной все хорошо. – Он вскидывает одну бровь, и я понимаю, что сейчас он думает о нашем недавнем разговоре, поэтому я меняю формулировку. – Я в порядке. Оно давно исчезло.

– Это радует. – Он соизволяет признать правдивость только последней части того, что я сказала, и снова окидывает меня взглядом с головы до ног. И щурится еще больше. – Для той, кто утверждает, что она в порядке, вид у тебя весьма и весьма паршивый.

От этого оскорбления я напрягаюсь. Я знаю, что выгляжу не лучшим образом – у меня был дерьмовый день. Знаю я также и то, что меня не должно заботить, что он думает. Но почему-то меня это все-таки заботит.

– Ну, не можем же мы все быть такими же, как ониры, разве не так?

Он закатывает глаза.

– Я имел в виду, что на твоей рубашке кровь, а на лице синяк. – Он подается вперед и большим пальцем гладит меня по нижней части щеки.

Я изумленно отшатываюсь. Но на его лице тоже отражается изумление – как будто он так же поражен, как и я сама, тем, что вот так коснулся меня.

– Нам действительно надо позаботиться об этих порезах. – Он кивком показывает на мою руку.

Я опускаю взгляд и понимаю, что он прав. Должно быть, кровь из моих ран просочилась сквозь повязки, которые наложили мы с Евой. Теперь, когда я сняла свое худи, ничто уже не скрывает того, что натворило со мной то мерзкое змееподобное чудовище.

– Как это произошло? – хрипло спрашивает он.

– До уроков у меня была стычка с одним из чудовищ, обитающих в зверинце.

На его лице отражается куда больший ужас, чем того требует вид нескольких порезов, и даже рваных ран.

Я смеюсь – вернее, пытаюсь рассмеяться – несмотря на то, что у меня вдруг сдавило горло. Зато мое бешено колотившееся сердце наконец-то вернулось к своему обычному ритму.

– Похоже, этот шторм привел многие существа в весьма скверное настроение.

Джуд не отвечает, но его взгляд делается совершенно каменным, когда он окидывает им мое тело, оценивая повреждения. Мое сердце слегка трепещет от этого пристального взгляда. От его взгляда.

Я говорю себе отвернуться, говорю себе, что после всего случившегося он не имеет права смотреть на меня так. Но я не могу ни шевелиться, ни думать. Я не могу даже дышать – во всяком случае, до тех пор, пока он не говорит:

– Тебе обязательно надо обработать эти раны.

У меня все обрывается внутри. Какая же я жалкая, если от одного его взгляда, скользящего по моему телу, вся моя защита рассыпалась в прах.

– Мне надо идти, – говорю я и чуть ли не бегом бросаюсь в угол комнаты, где я оставила свой рюкзак. – Скоро сюда придет Клодия…

– Клементина, – рокочет его голос.

Я стараюсь не обращать внимания на то, как трепещет мое сердце и горят щеки и снова беру мое худи.

– Просто продолжай вымачивать свои руки в смеси целебных эликсиров, и она…

– Клементина. – На сей раз в тоне, которым он произносит мое имя, звучит предостережение, однако я не обращаю на это внимание, как стараюсь не обращать внимания на него самого.

– …она забинтует их или что там надо будет сделать. Ты знаешь, как хорошо она умеет…

– Клементина! – Теперь это уже не предостережение, а ультиматум, и звучит он намного ближе. Настолько ближе, что у меня не только трепещет сердце, но и дрожат ноги.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, повернувшись к нему. – Тебе надо продолжить вымачивать руки в воде с эликсирами!

– Мои руки в порядке. – В доказательство он поднимает их и показывает мне. И хотя «в порядке» – это явное преувеличение, поскольку они все еще красные и воспалены – эликсиры сработали быстро, и все открытые раны уже зажили. – И теперь мне надо позаботится о тебе.

Внезапно в его голосе слышится такая печаль, что я едва могу это вынести.

– Со мной все в порядке. Укусы – это пустяки. – Я пячусь к двери.

Но он идет вслед за мной, и поскольку его шаги намного шире моих, вскоре он оказывает так близко ко мне, что мне становится не по себе.

– Перестань артачиться, – настаивает он.

– Ладно. – Я поворачиваюсь и обнаруживаю, что снова нахожусь возле шкафа. Я зажата между его дверцей, которую боюсь открыть, и парнем, прикосновений которого я боюсь еще