Я забыла все на свете - Маэль Ферпье

– Гляди-ка, – обращается он к Гразиэлю. – Ерунда, поцарапалась о свой обруч.

– Пускай, я все равно не собирался запирать ее с вурдалакшами.

– Хочешь, я оставлю его у нее на шее? – спрашивает колдун у некроманта, изучающего разложенные перед ступеньками предметы.

– Нет, забирай.

– Ты уверен? Я могу отдать тебе варимокон. Он, знаешь ли, непослушный. То есть она. – Колдун хихикает. – Надо же было так меня провести!

Лишь бы некромант не поддался! Ничего мне так не хочется, как избавиться от этого ошейника. Кажется, это – худшее, что со мной случилось.

– Нет, забирай. Я поставлю на девчонке свое клеймо, чтобы закрепить право собственности.

Последние слова становятся для меня холодным душем.

Клеймо? Что за кошмарное место! Кто позволил людям поступать так с другими людьми?..

– Бивара, сакеру, – произносит Эликс.

По его приказу обруч раскрывается. Эликс хватает его и срывает с моей шеи. Мне бы попрощаться с этим орудием пытки облегченным вздохом, но, кажется, я уже лишилась способности что-либо чувствовать. Эти люди обращаются со мной так, словно мое тело мне не принадлежит.

– Теперь она свободна, – напоминает некроманту Эликс. – Запри ее скорее, иначе сбежит.

– Скрофа!

– Ли? Сосана? – хрипит человек-кабан.

Он приближается к хозяину, угодливо горбясь. Чудовищная карикатура на покорного слугу!

– Отведи девчонку в пустую камеру. В пустую, понял? Кажется, одна еще осталась рядом с камерой того вора.

– Илаали, Сосана.

Скрофа подходит и хватает меня за руку. В отчаянии озираюсь на Маргуля, но догрон угрюмо смотрит себе под ноги. Мы поднимаемся по ступенькам и входим в святилище.

Попав после яркого света в полутьму, я сначала слепну. Когда, наконец, ко мне возвращается зрение, я теряю дар речи.

Я представляла себе кошмарное логовище, безумный хаос: тела повешенных на мясницких крюках, страшные трупы в формалине, окровавленный операционный стол, пилы, молотки, скальпели… Вместо всего этого взору предстает исполненная благородного покоя пещера Гразиэля с несчетными нишами и колоннами – готический собор, да и только. Посередине центрального нефа[3] зияет круглое отверстие, в него льется яркий свет. Под отверстием – такой же круглый бассейн с водой. Стоящее в зените солнце отражается от неподвижной воды, рассыпая вокруг мерцающие лучи. Пол вокруг бассейна выложен разноцветной мозаикой, напоминающей ту, что я видела в разрушенном храме посреди пустыни.

Мне хочется задержаться, погрузить обветренные руки в согретую солнцем воду. После этого было бы славно устроиться в одном из кожаных кресел, стоящих в проходе слева, и уйти с головой в мир книг из огромного шкафа, занимающего целую стену. Но Скрофа не намерен устраивать для меня экскурсию. Чувствуя, что я упираюсь, он с недовольным ворчанием усиливает хватку.

Но мне хоть бы что. Задирая голову, пытаюсь понять, кто и как зажигает свет в огромных свисающих с потолка люстрах. Человек-кабан по-свинячьи хрюкает и сильно меня трясет. Он что, плечо мне собирается вывихнуть? После этого он меняет тактику: то подталкивает меня вперед, то тянет за собой в проход справа.

Мы минуем строй колонн и попадаем в темный коридор. Потолок здесь низкий, после простора главного зала создается давящее ощущение.

Вижу ряд тюремных камер. В них кто-то заперт. Это все, что мне удается разглядеть, потому что чем дальше мы идем, тем темнее становится. При приближении к камерам раздается рычание и дьявольский смех. В глубине виднеется открытая дверь, туда Скрофа меня и толкает. Сняв с пояса связку ключей, человек-кабан захлопывает за мной дверь, запирает замок и бредет прочь, не оглядываясь.

Я не знаю, как поступить. Взбунтоваться или покориться? Все происходящее – верх несправедливости. Хочется упасть и разреветься, но, кажется, слез у меня не осталось – все выплакала. Человеческое во мне растрачено, я рухнула на низшую ступень, хоть на четвереньки становись. Приходится довериться инстинкту. В приступе ярости я с воплем кидаюсь на решетку и трясу ее, пинаю ногами. Отказываюсь сидеть взаперти! Никогда больше не буду невольницей!

Увы, вмурованная в камень решетка не собирается поддаваться.

– Тсс…

Я вздрагиваю.

Слева от меня раздается какое-то шевеление. Что там? Не могу разглядеть.

– Простите, что прерываю демонстрацию вашего мятежного духа, но не могу не заметить, что вы новенькая в этом… узилище.

Мне трудно разглядеть говорящего. Лучше быть настороже, мало ли, кто это… Вдруг один из вурдалаков, о которых обмолвился Гразиэль? Не зная, кто мой собеседник, воздерживаюсь от ответа.

– Прошу прощения, я не представился, – продолжает узник благородным голосом. – Меня зовут Элифас.

Его изящный аристократический выговор настолько не соответствует этому мрачному месту и всем обстоятельствам, что я даже не сразу понимаю, на каком языке он говорит. Он ведет себя свободно, как при непринужденной светской беседе, а я…

Зрение привыкает к полутьме, теперь могу лучше его рассмотреть. Взъерошенные рыжие волосы, одежда цвета пустыни – человек как человек. Взгляд хитроватый, оценивающий.

Вспоминаю, что Гразиэль обмолвился о «воре».

– Вы говорите на моем языке? Понимаете меня? Как у вас с головой?

Рано ему еще доверять, поэтому задаю встречный вопрос:

– Это вы – вор?

– Какое облегчение! – театрально восклицает он. – Я уже боялся, что вы глухонемая или дурочка, потому и молчите.

– Итак? – не отступаю я. – Кто вы такой?

– Элифас Финеас, – снова представляется он с подобием реверанса. – Первопроходец, исследователь диких земель и первый историк Красной пустыни. А вы кто?

– Всего лишь рабыня, переданная из рук в руки.

– Можно осведомиться о вашей фамилии? – вежливо спрашивает он.

– Фамилия? У меня и имени-то нет. Лучше не спрашивайте.

Его убеждает мой безапелляционный тон. Он разглядывает меня, почесывая бровь.

– Ничего не поделаешь… Удобства ради я стану называть вас Сагой. Так звали мою бабушку. Симпатичная была особа, но со строгим характером. Надеюсь, вы окажетесь на высоте.

Меня переполняют подозрения, но все-таки я делаю шажок в его сторону. Куда он клонит? Что он задумал, этот «вор»?

– Это в каком же смысле? На высоте чего?

– Ну и вопрос! Я жду, что вы сообразите, как нам совершить побег, разумеется!