Секрет - Шарлотта Бронте

Обед подали точно в двенадцать. Он состоял из ростбифа, йоркширского пудинга, картошки, малосольных огурцов и яблочного пирога. Росс за обедом был в белом фартуке. На меня он решительно не обращал внимания, хотя определенно видит мою особу не каждый день. Все ели так, будто три недели крошки во рту не держали, и

…молчанья мрачного печать

У всех лежала на устах.

Меня так и тянуло поджечь дом и спалить всех этих тупых обжор. За десертом каждый выпил ровно по одному бокалу вина, ни каплей больше, и съел по тарелке клубники с пирожными. Я думал, Росс лопнет от проглоченного, и, судя по тому, как он пыхтел и сопел, дело шло к тому. Через час после еды ему стало совсем плохо. Врачей рядом не было, и все ждали, что он умрет с минуты на минуту. Так бы и случилось, но в последний миг явилась джинна Эмили, вылечила его заклинанием и тут же пропала.

Я пробыл во дворце Парри только до следующего утра, поскольку визит прискучил мне до смерти, как, полагаю, и читателю — мой отчет. Однако я не жалею о поездке, поскольку многое в ней узнал. В первые недели по возвращении в Стеклянный город мне не давали прохода расспросами о дворце, где я побывал, однако мною в ту пору овладела странная молчаливость, так что любопытствующие остались ни с чем. У меня есть лишь один способ загладить свое упущение — отправить мой краткий рассказ для публикации в «Журнал удальцов».

22 августа 1830 года

Глянь! Аврора восходит, сияя,

И чертог ее златом горит.

То четверка коней огневая

Жаркий бег устремила в зенит.

На квадриге Аполлон

Объезжает небосклон,

Ближе к краешку земли

В ослепительной дали,

С каждым мигом пламень жарче,

С каждым мигом небо ярче

Заливает окаем

Многоцветным янтарем.

Чу! В лесах пробудились птицы,

Самый скромный цветочек рад

К встрече солнечной колесницы

Драгоценный надеть наряд.

Что ж, пусть птицы распевают,

И цветы благоухают,

И природы звучный зов

Пробудить весь мир готов.

Не ликую я со всеми,

Мне печально это время,

Радость, что вокруг царит,

Мне о скорби лишь твердит.

Мне мил вечерний тихий час,

Когда на леса и луга

Роса, невидима для глаз,

Свои роняет жемчуга.

И тогда в тиши глубокой

Птица ночи одиноко

Возносит песню из глубин

Спокойно дремлющих долин,

Звуки то печально тают,

То, ликуя, оживают,

Филомела, твой напев

Уносит ветер, опьянев.

Королева-Луна выплывает,

Серебром озарив высоту,

Свита ярких планет заполняет

Беспредельных небес пустоту,

И, склоняясь, любовный взгляд

Из надмирных сфер стремят

На невзрачного певца,

Что пленяет их сердца,

Сладких звуков чередой,

Наполняя мир земной.

Песнь для неба рождена,

Смертным милостью дана,

С духом скорбным говорит,

Радость грустному дарит.

Не сказать, как я люблю

Песнь волшебную твою.

Маркиз Доуро

23 августа 1830 года

Маркиз Доуро, юный Сульт, лорд Уэлсли, сержант Бутон, Делиль

Общий зал в гостинице Храбруна.

Лорд Уэлсли. Что ж, Делиль, сегодня вы впервые участвуете в наших беседах, и я рад видеть меж нами джентльмена столь исключительно одаренного.

Делиль. Милорд, средь многих удовольствий, коими я обязан чести здесь находиться, — удовольствие свести знакомство с двумя столь выдающимися личностями, как вы, милорд, и ваш благородный брат.

Маркиз Доуро. Не припомню, сэр, чтобы имел счастье лицезреть вас прежде, однако мне часто случалось видеть отражения вашей души в безупречных творениях, в коих величественное и прекрасное передано с тем непревзойденным искусством и с тем чувством, какие доступны лишь высочайшему гению.

Лорд Уэлсли. Артур, ты видел его «Вид с Башни всех народов»?

Маркиз Доуро. Да, Чарлз, и мое восхищение безгранично. Кто в силах вообразить мысли и чувства такого человека, когда он с превыспренних высот запечатлевает на холсте величество природы? Никто. Как должен был воспарить его и без того возвышенный дух при виде далеких островов на самом краю окоема, более обширного, чем тот, что предстает с вершин Чимборасо или Тенерифе! Делиль! Ваше имя уже внесено в священный список тех, кем прославлена Британия, царица морей.

Делиль. Милорд маркиз, я не заслуживаю этого панегирика. Живопись — лишь младшая сестра Поэзии, вашего божественного искусства.

Маркиз Доуро. Моего, Делиль? Поэзия не принадлежит никому. Она не ограничена рамками государства, континента или империи, она правит равно в сердце монарха и селянина; художник и ваятель, как и поэт, живут, дышат, мыслят и действуют по ее небесному вдохновению.

Лорд Уэлсли. Хм, Артур, можно подумать, что Поэзия — другое имя Марианны Хьюм.

Сержант Бутон. Что ж, по счастью, стряпчие ей неподвластны. Скажите, молодые джентльмены, правда ли, что вы недавно ездили на сотни миль в глубь страны?

Лорд Уэлсли. Ездили, чернильная душа. И что с того?

Сержант Бутон. Я бы хотел послушать отчет о вашем путешествии.

Лорд Уэлсли. У меня нет ни малейшей охоты о нем рассказывать.

Юный Сульт. А у меня есть. Мы видели природу в прекраснейшем ее одеянии. Искусство еще не воздвигло дворцов средь темных отрогов Джебель-Кумра, средь пространной Сахарской пустыни и пальмовых оазисов Феццана иль в горных долинах, которых никому досель не случалось окинуть взором. Восхитительное безумие увлекло меня далеко от каравана, и внезапно меж гор, горделиво и мрачно рассекающих взвихренное небо, я узрел долину, исполненную сверхъестественной красы и первозданного величия. Скалы, объемлющие ее кольцом, как будто силились уберечь от сторонних взоров свое сокровище, тем более изумительное, что на нем лежала явственная печать волшебства. Невиданные деревья покачивали темными ветвями над зелеными лужайками, где вместо цветов поблескивали звезды. Над долиной никогда не рассеивались облака, а солнцу не давали заглядывать в нее грозно насупленные скалы…

О! здесь духи жить должны!

Долы чарами полны,

Тяжко громоздятся тучи,