Невольница: его проклятие - Лика Семенова

но это лишнее. Я как раз ожидаю средства с Атола и Феса.

Глава 27

Не скажу, что мне слишком уж не нравилась такая жизнь, но все это было чужим. Даже квартируя в гостинице, человек на время становится хозяином пространства, а это пространство на время становится его домом. Мне же казалось, что я всего лишь актриса, которая существует в декорациях, и вот-вот придется снимать грим, как только закончится эта нелепая комедия. А конец не за горами, я это чувствовала. Может, из-за слов полукровки, которые впились в память хватким шипом песчаного чертополоха. Намертво, хитрым маленьким крючочком на самом конце сухого желтого лепестка. Не зря говорят: «К хорошему привыкаешь быстро». Я боялась привыкнуть к роскоши. К красивой одежде, изысканной еде. Я даже научилась понимать вкус капангов: кисло-маслянистый, с характерным запахом, который многим так не нравился. Все это не шло ни в какое сравнение с моей жизнью на Норбонне. Он на это и рассчитывал. Или не он… впрочем, нет никакой разницы. За этот странный месяц полукровка заходил лишь два раза. Будто в гости, всячески подчеркивая, что явился не как управляющий, а как добрый друг. Как любила говорить Лора: «С такими друзьями врагов не надо». Лора много что говорила… Порой это выглядело глупо, порой — бессовестно или цинично, вызывало у меня улыбку, но она всегда умела приспосабливаться лучше меня, потому что всегда во что-то верила, о чем-то мечтала. Во мне никогда не было этого огня.

Что бы она сделала на моем месте? Влюбила в себя де Во — в этом нет сомнений. До одури, до дрожи. Она бы смогла. Когда-то об этом твердил Ларисс — настойчиво и неприкрыто, до отторжения. Он читал меня, как ребенка. Этому совету надо было следовать с самого начала и не прибавлять мучений. Это единственный выход. Но, принять решение просто — как его воплотить, когда не веришь в удачу? Что ж, у меня тоже есть любимая поговорка: «Дураков надо учить». И я считаю ее правильной даже в свой адрес.

Вскоре предстоит переезд в сенаторский дворец, и там не будет полукровки. Так говорят. Там станет легче дышать. Может, даже это многое изменит.

Неожиданно присеменила рабыня-сиурка, склонила лысую голову:

— Госпожа, вас зовет хозяин.

Я опешила: вот так, без братца?

— Сейчас?

Рабыня кивнула:

— Немедленно, госпожа.

Вот это было самым лицемерным и отвратительным. Рабам велели обращаться со мной, как с госпожой. Не знаю, как им самим, но мне было предельно неловко. Поначалу я хотела просить их не делать этого, но потом поняла, что их попросту накажут: здесь не мы устанавливаем правила.

Де Во не напоминал о себе месяц, и я не знала, что думать. Очередная паутина Ларисса? Случайность? Или просто он не желал меня видеть? Я с огромным перевесом склонялась к первому варианту. Глупо все приписывать случаю, когда поблизости ползает с шипением эта ядовитая тварь.

Меня проводили не в покои, а в столовую. Де Во сидел за столом и, как ни странно, обедал. На стуле у маленького стеклянного столика, неуместно украшенного уродливым стальным коробом, лоснилась шелком кровавая мантия. Он холодно посмотрел на меня, едва я вошла, и вновь вернулся к жареным капангам — я уже наслышана о его любви к ним. Увы, разделяю — как мило, у нас уже находится что-то общее. Наконец, он отставил тарелку и вытер рот белой салфеткой, которую небрежно швырнул тут же на стол.

— Ты хорошо выглядишь, Эмма. Необыкновенно хорошо.

Слишком короткий шаг от решения до воплощения… что ж… Нужно, как паршивую пыльную собаку, гнать мысль о том, что я не смогу. Но она поскуливает, нарезает круги и машет длинным облезлым хвостом.

Чтобы обмануть — надо поверить самой, каким бы невозможным это не казалось.

— Я рада, что тебе нравится.

Чтобы скрыть неловкость, я уставилась на блюдо с капангами, громоздившимися румяной горкой. Увы, но рот моментально наполнился слюной.

Де Во проследил мой взгляд и неожиданно улыбнулся:

— Ты любишь капанги?

Я кивнула:

— Зелень, вода и капанги — три вещи, за которые можно любить эту планету. Но только за это.

Он снова улыбнулся:

— Ешь, сколько хочешь.

Я демонстративно пододвинула блюдо, подцепила румяный плод пальцами и отправила в рот. Надеюсь, Лора похвалила бы меня, но де Во напрягся, вцепился в край столешницы и просто прожигал меня взглядом.

— Что ты делаешь?

Я изо всех сил старалась выглядеть наивной дурой. Впрочем, второе и так про меня.

— Ем капангу.

Он откинулся на спинку кресла и прищурился, наблюдая, как я облизываю пальцы.

— Что с тобой? Ларисс чем-то напичкал?

Я покачала головой:

— Не думаю. Просто мне очень нравятся новые покои. Я благодарна тебе. Теперь мне… многое нравится.

Де Во закурил, стряхивая пепел прямо в грязную тарелку, и просто напряженно смотрел на меня. Мне нравилась эта растерянность, она создавала иллюзию, что я что-то могу. Наконец, он затушил сигарету о фарфор:

— Я рад. Следует чаще делать тебе подарки.

Я улыбнулась со всей искренностью, на которую была способна:

— Я люблю подарки. Как и любая женщина.

Де Во поднялся и медленно направился в мою сторону, обходя стол. Сердце забилось так, что казалось, будто колышутся складки тонкого нежно-зеленого платья. Дыхание замирало, но не от страха. Я чувствовала себя нашкодившим ребенком, будто шалость вот-вот раскроется, и мне погрозят пальцем. Он подошел, мягко опустил руки мне на плечи и поводил большими пальцами, слегка поглаживая через ткань. Меня окутало знакомым сочетание амолы, табака и острых, едва ощутимых нот, которые я улавливала прежде. Это было совсем другое прикосновение, не те раскаленные свинцовые ладони, которые я терпела в прошлый раз. Другие ощущения. Я помнила — нужно поверить. Как можно сильнее поверить.

Лора любила повторять, что мужчину создает женщина. Обычно я смеялась над этими словами, потому что совершенно не понимала их, но сейчас все это уже не казалось смешным. Если следовать этим словам — я только что создала иные касания… Неужели она права? Как тогда, должно быть, она счастлива с Торном.

Меня охватило очень странное, очень разрушительное чувство вседозволенности. Будто я управляла вселенной. Или внезапно обрела власть над хищным диким зверем. Я подняла руку и коснулась мягких волос, зарылась пальцами. Я помнила это ощущение — в тот момент оно мне нравилось настолько, что не хотелось отнимать пальцы. Не важно, кого я видела тогда — важно лишь это чувство мягкого струящегося шелка. Мне было так же