Невольница: его проклятие - Лика Семенова

задворки космопорта, высотки на границе Котлована и далекие полупрозрачные шпили, которые можно было разглядеть с балкона Виреи. Я выучила их наизусть, просиживая часами, потому что воображала, что там кипит жизнь. Поэтому теперь, усаживаясь у окна корвета, я испытывала какую-то детскую радость и холодела от предвкушения необыкновенного зрелища. Вместе со мной поехала рабыня, но я старалась не обращать на нее внимания. Они постоянно менялись, я даже перестала спрашивать их имена — видно, полукровка боялся сговора. Смешная предосторожность.

Мы вынырнули из парковочного рукава в яркий свет под глухой рев мотора. Корвет тряхнуло, меня вжало в сиденье. Я думала, мы проедем по саду — очень хотела увидеть дом со стороны, но корвет сразу набрал высоту и вырулил на воздушную магистраль, смешиваясь с вереницей других экипажей. Я припала лбом к стеклу, взглянула вниз, и сердце оборвалось — я никогда не смотрела вниз с такой высоты. Это страшно. Я видела чужие дома, чужие сады, крошечные точки людей. За домами щетинился город. Огромные здания, похожие на исполинские свечи. Искрящаяся мешанина камня, стекла и стали, окруженная, будто роем мошкары, зыбким облаком мелкого транспорта, перечеркнутая мостами и парковочными платформами. После приземистых одноэтажных построек Норбонна зрелище казалось невозможным, нереальным. Норбонн вдруг представился истинным захолустьем. Недаром его называют самой далекой дырой.

Корвет ловко лавировал между глянцевыми высотками, совершал резкие повороты, нырял между домов и выныривал из расцвеченных яркими фонарями тоннелей. От скоростей и мелькания света меня тошнило. Теперь вместо того, чтобы любоваться городом, я отчаянно зажимала рот ладонью, обливалась холодным потом и мечтала только о том, чтобы это быстрее закончилось, и я могла спуститься на твердую землю. Видно, я никогда не смогла бы стать пилотом.

Корвет вырвался на открытое пространство, и я увидела вдали, посреди бесконечного леса высоток, огромный дворец из белого камня, окруженный колоссальным парком. Ансамбль щетинился лесом шпилей, некоторые из них венчали статуи драконов, пожирающих солнце. Императорский дворец. Он будто карабкался на крутую гору — настоящий город в городе. Наверняка, под его крышей обитало больше народу, чем жителей на всем Норбонне вместе с имперским гарнизоном. Полуденное солнце отражалось от камня, создавало эффект сияния, что даже становилось больно глазам от этой нестерпимой белизны, и наворачивались слезы. Я видела геометрические полосы ограды, огромную мощеную площадь перед воротами, которую украшала исполинская статуя имперца. Вероятно, кого-то из прошлых Императоров.

Мы пролетели вдоль ограды, через парковую зону, обогнули дворец с правой стороны, и начали снижение к скопищу белых крыш. Новая тюрьма или новый дом? Впервые за все время меня посетила мысль, что я сама могу решить, чем он станет. Я все еще ощущала мягкие теплые ладони на плечах, и все еще не верила, что это было в реальности. Вирея любит его. Значит, в нем есть что-то, что можно любить. По крайней мере то, что можно принять. Я стану искать, и этот чертов дворец станет домом. Домом — не тюрьмой.

Наконец, мягко шурша над россыпью розового кварца, корвет остановился, и я в изнеможении откинулась на спинку сидения.

Девушка-рабыня, сидевшая напротив, подалась вперед и тронула меня тонкой смуглой рукой:

— Вам нехорошо, госпожа? Мы уже приехали.

Я покачала головой:

— Нет, все в порядке. Я бы хотела просто подышать свежим воздухом и выпить холодной воды.

Она помогла мне выйти из корвета, и я вздохнула полной грудью. Так, действительно, становилось легче.

— Принеси мне воды.

Она замялась:

— Мне запрещено оставлять вас.

Я усмехнулась, обернулась на стоящих в оцеплении вдоль забора вольнонаемников:

— Куда же я денусь, пока ты ходишь за стаканом воды?

Она виновато опустила голову, но, все же, пошла.

С непривычки после сумасшедшей езды покалывало кончики пальцев. О, я знала это ощущение — это предвестник обморока. Я поискала глазами тень и нырнула к белому строению, прорезающему сад и украшенному изящной колоннадой. Стена отбрасывала надежную прохладную тень, которая сливалась с резной подвижной тенью огромного бондисана. Я прислонилась спиной к камню: как хорошо. Тошнота отступала, покалывания стали пропадать. Хотелось просто лечь на траву и смотреть в небо. И чтобы все они исчезли, провалились в пекло. Осталась лишь прохладная тень, ароматный воздух, напоенный сладким запахом цветов, шум листвы и журчание фонтана в отдалении.

Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем меня хватятся? Когда раздадутся торопливые шаги, и я увижу поджатые губы полукровки? Мне хотелось иметь возможность задеть его. Больно, очень больно, чуть ли не до крови. Мои мечты всегда были робкими, мелкими. Я слишком хорошо умела отделять радужные грезы от реальности, потому не видела в них так уж много смысла. Сейчас я мелко мечтала затаиться в дворцовой зелени, лишь бы на несколько мгновений заставить полукровку подумать, что он не всесилен.

Я вгляделась в стриженные правильными прямоугольниками кусты, залитые солнечным светом. Пошла вдоль забора, касаясь кончиками пальцев гладкого полированного камня. Оступилась, перед глазами померкло. Сердце оборвалось, и я поняла, что на голове матерчатый мешок, едва пропускающий свет через тугое переплетение нитей. Я почувствовала руки, услышала скрежет. Меня втолкнули в прохладу, и свет погас.

Глава 29

Я хребтом чувствовал, что что-то случилось. Уверился, когда взглянул в непроницаемое лицо брата, и внутри все оборвалось:

— Почему ты еще здесь?

Он поджал губы, но молчал.

— Что? — хотелось тряхнуть его за плечи, но с того проклятого раза я не желал даже прикасаться к нему с подобными целями.

— Она пропала.

Я отмахнулся:

— Это не смешно.

Это слишком, слишком неудачная шутка, что бы ни произошло.

Ларисс покачал головой:

— Это не шутка, Адриан. Просто исчезла.

Я выдрал булавку, растянул галстук, который душил меня. Все еще надеялся, что Ларисс шутит, но лишь обманывался — видел по его лицу. Он был бледен, кожа приобрела серый оттенок золы. Мучительно хотелось пойти, убедиться собственными глазами, но это, скорее, жест отчаяния. Увы, я верил словам.

— Она вышла из корвета, сказала, что ей дурно, попросила рабыню принести стакан воды. Когда та вернулась, ее уже не было. — Он растерянно покачал головой: — Я не понимаю, куда она делась. Двор оцеплен.

Это просто не могло быть правдой.

— Уже два раза прочесали сад и садовые постройки — она как сквозь землю провалилась.

Я закипал, вопреки желанию и мысленному призыву держать себя в руках. Кровь зашумела в ушах, виски заломило. Еще немного, и перед глазами появятся багровые круги. Что же это за проклятие? Я лишился покоя с того самого момента, как увидел ее. С тех пор