Дагги-Тиц - Владислав Крапивин

Впрочем, жадиной Борька вовсе не был. Тот же пирожок с горохом готов был разломать пополам, а данную взаймы мелочь никогда не просил назад. И если было у него что-то такое, чем он мог поделиться — всегда пожалуйста, даже и просить не надо!

Был, например, такой смешной случай (еще когда учились в пятом). Перед праздником 8 марта (как и перед всякими другими в те времена) в хлебных магазинах продавали муку. (Говорили тогда: «Будут давать…») Очередь надо было занимать часов с шести утра, иначе фиг что достанется. Но мама Лодьку пожалела, не стала будить, ушла на работу, а он дрыхнул до девяти, потому что накануне читал до ночи «Всадника без головы», выпрошенного на два дня у Валерки Сидоркина (а учились пятиклассники тогда во вторую смену). Подвывая от угрызений совести, Лодька вылетел из кровати, не стал даже завтракать и помчался на улицу Герцена, где позади «ихнего» дома был кирпичный пристрой с магазинчиком.

В родных местах и стены (и даже заборы) помогают, и Лодька надеялся проникнуть к прилавку в обман очереди, «на протырку».

Очередь была — в кошмарном сне такую не увидишь! Тянулась через огороженный горбылями магазинный дворик аж на улицу Дзержинского. Но Лодька умело просочился почти к самым дверям. И здесь он увидел стиснутого между двух рослых бабок Тольку Синего.

Толька порой бывал вреден, однако никогда не терял понятия «выручай своих». Бабки сперва казались неприступными, но Синий скандально доказал им, что «давным-давно занимал очередь на этого пацана, а он просто убегал к себе домой, потому что очень сделалось надо».

— Чё, под забор ему было садиться, да?

Бабки изругали их обоих но выпихивать из очереди не стали.

Счастливый Лодька, прижимая к телогрейке трехкилограммовый бумажный куль, выбрался из магазина и начал глотать пахнувший талым снегом воздух — от голода кружилась голова. Недолго и свалиться. Но был спасительный выход: заскочить к Борьке (это рядом) и попросить какую-нибудь кормежку.

Борька был дома. Ему-то за мукой стоять не приходилось, этого добра хватало в кухонном ларе. Софья Моисеевна работала в макаронном цехе, так что запасы в доме не переводились.

Пока Лодька поглощал холодную котлету и жареную картошку, Борька скептически разглядывал поставленный на подоконник пакет с мукой.

— Тощий какой…

— Такая норма, три кило на рыло…

— Какие тут три кило! Полкило явно не досыпали паразиты, видно на глаз! Ну-ка обожди… — Борька открыл дощатый сундук, там плотно стояли такие же бумажные пакеты, только более тугие. Он вытащил один, шмякнул на половицы, рядом поставил пакет Лодьки. Раскрутил верхний край упаковки того и другого и ладонями, будто ковшиком, начал пересыпать муку из своего кулька а Лодькин.

— Ты чего! Обалдел? Не надо!..

— А ништяк. У мамочки не убудет, — деловито сопел Борька. А вам с тетей Таней каждая горсточка на пользу…

Борька был так искренен в своем неуклюжем стремлении сделать доброе дело, что Лодька перестал спорить… А мама вечером раскупорила бумажный куль, чтобы пересыпать содержимое в банки, и удивлялась:

— Что за странное явление! Сверху мука высшего сорта, а ниже — обыкновенная…

Чтобы отвести подозрения от себя и от Борьки, Лодька возвел поклеп на работниц прилавка:

— Небось, продавщицы химичили…

— Но какой же смысл? Ведь на кульке-то самый честный штамп: «Второй сорт»…

Лодька с глупым лицом поднял плечи к ушам…

А назавтра он рассказал Борьке про мамино удивление. Борька хихикал. Не над «тетей Таней», а над собственной бестолковостью: не сообразил, балда, что надо было проверить сорт муки…

Если вспоминать всех друзей, надо сказать и о Вите Быховском.

Витька в Лодькиной жизни появился неожиданно и на короткий срок. В шестом классе, в сентябре. Приехал из Омска с отцом-офицером. Место за партой рядом с Лодькой тогда пустовало, и Евдокия Валерьевна посадила новичка рядом с Глущенко.

Для самого Лодьки навсегда осталась непонятной причина их стремительно разгоревшейся симпатии. Был Витька удивительно доверчивый и ясный такой пацан. Среди Лодькиных одноклассников — как тонкий пушистый белоцвет среди чертополоха. Через неделю они уже все знали друг про друга. Рассказали даже про своих отцов. Лодька узнал, что Витькин папа еще до войны «загремел» в северные лагеря из нескольких неосторожных слов. Правда, ему повезло: когда началась война, заключенному Быховскому разрешили отправиться на фронт и там он не только уцелел, но и дослужился до офицерского чина.

— Твой папа вернется тоже, ты верь, — горячим шепотом убеждал Витька неожиданного друга. Лодька верил и был благодарен всей душой.

Борька отнесся к этой свалившейся на Лодьку дружбе спокойно. Похоже, что просто не обращал на нее внимания. Потому что Быховский и Глущенко в основном виделись в классе и лишь раза два были дома друг у друга.

Неизвестно, как пошло бы дело дальше. Может быть, Борька наконец разобиделся бы на Лодьку, а возможно, что они все сдружились бы, как три мушкетера (книгу про которых никто из них не читал). Но Витькиного отца вдруг опять «перекинули» на новое место — в город Горький. Вот и все… Попрощались Лодька и Витька мужественно, хотя и со щекотаньем в горле. Обещали писать. И правда писали потом, но коротко и не часто: к Новому году, к дням рожденья…

В общем, получилось похоже, как с Юриком Кошельковым. Только Витька все же не затерялся бесследно, как Юрик…

Ну, и остался у Лодьки опять единственный крепкий друг.

Да, с Борькой было хорошо. Конечно, Лодька видел у Борьки немало грехов и недостатков, но другу прощаешь все. Тем более, что и про себя Лодька знал немало всякого. И Борька про это всякое знал. И тоже относился без лишней критики. Они мало что скрывали друг от друга. Разве что совсем уж какие-то тайные мысли (такие, что порой скрываешь и от себя).

Однако вот про знакомство с Борисом Лукичем Лодька ничего Борьке не сказал. Сработал «внутренний тормоз». Наверно, дело в том, что пришлось бы говорить о желании познакомиться с писателем Корнеевым и показать ему свою повесть (которой еще не было), а значит и о самой «Тайне Изумрудного залива». А о ней Лодька не говорил никому на свете, стеснялся. Чего болтать раньше времени… Поэтому Лодька объяснил Борьке, что книгу взял на пару дней у маминого знакомого и обещал через пару дней вернуть. «Поэтому читай скорее…»

В доме на Казанской

В пятницу Лодька отправился на Казанскую — отдать книгу. Дорога была не близкая, но если топать не по улицам, а по логу, вдоль речки Тюменки, половина пути сделается незаметной…

Лодька съехал на пятках в лог недалеко от свалки, где недавно они с Борькой отыскали «клад». Может, пошарить под железным листом: там ли еще сумка с хитрыми медными штучками? Нет, жирная пыль и мусор налипнут на вельветовые штаны, да и ковбойку не пожалеют… Лодька сквозь лебеду и пижму с желтыми головками добрался до тропинки, протоптанной вдоль воды. Стояли последние дни августа с ласковым теплом и тонкими летучими паутинками. Тюменка ворковала, переливаясь, через брошенные в нее автомобильные шины, дырявые ведра и косо торчащие со дна балки.