Американка - Моника Фагерхольм

— Ты ведь знаешь, кто такой Бенку? Наверняка его видела. Псих в лесу. Мы живем в одном доме, если ты этого еще не поняла. В доме кузин. Он у них приемный сын, а я приемная дочь. О'boy, Сандра, так и знай: мои настоящие предки — ими хвастаться не приходится. — Сказав это, Дорис закатила глаза; со временем Сандра привыкла этому ее особому приемчику; конечно, в болтовне Дорис было много такого, о чем хотелось расспросить поподробнее (вот как, например, сейчас, о том психе в лесу, Бенгте). Но все же тогда, в первые минуты их знакомства, это было бы слишком.

— А теперь ты о себе расскажи, — решительно продолжила Дорис. — Какие у тебя хобби? Мои, — и тут Дорис сделала паузу, прежде чем продолжить самой, потянулась еще за одним бутербродом с балканской колбасой, тарелку с которыми Сандра поставила на стол между ними, и стукнула по ножке кухонного стола, словно чтобы придать ритм и выразительность своим словам, — слушать музыку и решать кроссворды из «Преступлений и жизни».

Дорис все болтала и болтала, так что поначалу трудно было вставить хоть словечко. Но Сандра, пока слушала ее, подумала: это ничего. Она не возражала. Даже больше того — у нее снова возникло предчувствие, что именно этого она давно ждала. Болтовни Дорис, ее присутствия — всего, что с ней связано. Что значительную часть своей жизни она именно этого и ждала.

— Алло! Я же задала вопрос! Ты что, уснула?

— Хм, — осторожно начала Сандра. — Не знаю, может быть, ткани. Разные. Но не все. А еще я люблю стрелять из пистолета. Хотя у меня это и не очень хорошо получается.

Сказав это, она не посмела поглядеть на Дорис, а несколько секунд прислушивалась к тому, как ее сумасшедшие фразы отдавались эхом в воздухе между ними. Ей захотелось поскорее сменить тему разговора.

— А теперь моя очередь задавать вопросы. Как ты пробралась в дом? И что ты вообще тут делаешь?

Первый вопрос Дорис Флинкенберг оставила без ответа, зато на второй ответила со всей обстоятельностью. Накануне вечером ей вдруг стало ясно, что она ни секундой больше не может оставаться в доме кузин, что пора бежать оттуда. Эта мысль поразила ее, словно удар грома, рассказывала она: просто-напросто уйти и никогда больше не возвращаться. Дорис собрала свой чемодан и ушла из дома кузин со спальным мешком под мышкой. Она шла и шла по дороге и по разным тропинкам. И пока она так шла в тонкой куртке, встречный ветер и холод пробирали ее до костей, отчего злость из нее постепенно выветрилась, и довольно быстро она задумалась о совсем другом — о том, все ли у нее есть, чтобы продолжать жизнь дальше, вот, например, кассетный магнитофон она забыла, и все кассеты тоже. Поэтому не успела она далеко уйти, как одумалась и повернула обратно. И тут-то ей пришлось пожалеть, что она далеко ушла от дома, слишком далеко, и у нее уже не осталось сил на обратную дорогу.

Вот она и пришла к дому на болоте. Он оказался поблизости. Трудно сказать, говорила Дорис правду или нет, скорее всего — нет, все это было слишком невероятно, особенно если учесть, что дом на болоте стоял на отшибе. Вдали от всех и вся. От всего Поселка, практически от всего мира. И туда вела лишь одна-единственная дорога да парочка лесных тропинок.

Но только идиотка стала бы зацикливаться сейчас на таких мелочах. Как уже говорилось, у Сандры были заботы и поважнее. Она встретила родственную душу, и это чувство Сандра потом помнила всю жизнь, ничего более сильного она не испытала. С Дорис Флинкенберг возникло у нее такое удивительное единение — на сто процентов. О нем знали только они двое. Знали с самого начала, хотя пока они были маленькими и еще не могли вести умных бесед.

И это единение никак не проявлялось внешне. У них было множество различий. Сандра, например, в то время была маленькой, тоненькой, со светлыми растрепанными волосами и на ночь надевала зубные брекеты. Дорис же была пухленькой, румяной и какой-то белесой — не только волосы, но словно вообще вся. И у нее был неправильный прикус. И ОГРОМНЫЕ ножищи, сорокового или сорок второго размера.

И вечно одни и те же неуклюжие кожаные ботинки.

— Я просто идиотка, что сбежала из семьи, в которую меня приняли, — заявила Дорис Флинкенберг после того, как, покружив изрядно вокруг да около, наконец-то добралась в своем рассказе до итоговой морали. — Я имею в виду дом кузин. И маму кузин. Которую я люблю больше всех на свете.

— Моя дорогая-дорогая мачеха. О'boy, Сандра, ты бы только знала, из какого сброда я вышла. Мамаша с болота и папаша с болота. Ясное дело, Сандра, — зашептала Дорис многозначительно, — я настоящий подкидыш.

И Дорис рассмеялась, с облегчением, но потом опять засомневалась, и мысли ее снова обратились к дому кузин.

— Она, поди, сейчас волнуется, мама кузин. Я не собиралась спать в этом бассейне. Хотела только передохнуть.

И — трр! Что это — телефонный звонок?

Конечно, это была мама кузин, она спрашивала, где Дорис.

— Теперь надо поторопиться, если мы хотим немного поиграть, до того, как она сюда доберется, — сказала Дорис, положив трубку. — Конечно, мне и потом хотелось бы играть с тобой. Но это не одно и то же. Ну что — пошли назад в подвал?

С таким же успехом Дорис могла спросить: «Хочешь выйти за меня замуж?» И Сандра с такой же легкостью ответила бы — да.

— Да, — сказала Сандра. — Да.

И под руководством Дорис девочки вернулись в подвал и залезли в бассейн, в котором не было воды. Дорис увидела чемодан Сандры.

— Выходит, ты тоже девочка с чемоданом. Открой свой, а я открою мой, и посмотрим, у кого что есть.

Дорис с чемоданом и Сандра с чемоданом: две девочки с чемоданами высыпали их содержимое на зеленый кафель бассейна, и все перемешалось. Так что возникли новые связи и новые неожиданные комбинации. Одно с другим, идеи, фантазии, всякая всячина.

В чемодане Сандры, например, лежали атласные игральные карты из Маленького Бомбея, блокноты с вырезками: мертвая собачка Джейн Мэнсфилд, Лупе Велез и Патрисия в Кровавом лесу — они жили своей собственной жизнью под потертыми синими обложками. Было там еще несколько спичечных коробков из отелей и ночных клубов и пластиковый кубик, полный серебристых конфетти. В чемодане Дорис, не таком дорогущем, как у Сандры, лежали кассеты для магнитофона со множеством «любовных песенок на все времена — для больных любовью» (эта невыносимая музыка Дорис), пара номеров «Преступлений и жизни» (журнал), несколько книжек «Китти вновь разгадывает таинственный случай», «Роль женщины в любовной жизни» и «Словарь для разгадывания кроссвордов», а также письмо из английского королевского дома, адресованное Д. Флинкенберг, Саабвэген. В этом письме, растолковывала Дорис, было написано по-английски, что принц Эндрю, с которым она попыталась завести переписку, не склонен писать кому-либо помимо членов своей семьи или тех, кто является, как там тоже указывалось, «им ровней». И так далее.

Один чемодан и другой чемодан и все их содержимое — из этого рождались игры и рассказы, рассказы и игры, игры, которые были рассказами, которые занимали Дорис и Сандру много лет. И уводили их в иную реальность.