Нежный киллер - Владимир Григорьевич Колычев

сделал это без команды Никса, — продолжал Малахов.

— Вранье все это. От первого до последнего слова, — скривился Пантус.

— От первого слова?

— Ну, с Лазаревой все верно, баба не хотела, Эдик к ней полез, Борщевик врубился. Тут все верно.

— А кто его убил?

— Ну кто…

— Мы ведь кровь Борщевика на месте преступления нашли. И тело его найдем. И Никса возьмем… Эдик на тебя показывает, и Никс это подтвердит.

— Не подтвердит, — буркнул Пантус.

— Потому что сам команду дал?

— Не было ничего.

— Было. И в убийстве Борщевика обвинят тебя… Уже обвинили. Никишин-младший уже дал показания. Ты убийца! А Борщевик человек уважаемый, если тебя вдруг за него замочат… А тебя убьют! И не важно, как все было на самом деле!.. Возможно, Борщевика сам Никс и убил. Но свалили все на тебя. Ты стал козлом отпущения. Теперь тебя будут мочить. И никто за тебя не заступится. Нам зачем? Тебя убьют, дело закроют, мне крест на грудь, а тебе крест на могилу. Ну а Никс дальше будет как сыр в масле кататься. Ему хорошо, а тебя черви сожрут. Тебе это нужно?

— Я не знаю.

— Что ты не знаешь?

— Никс так не может…

— Как не может? Думаешь, он застрелится после того, как с тобой вопрос решит?… А он с тобой вопрос решит! Он уже решать начал! Его брат все на тебя валит!.. А кто там с вами был, кто там все видел? Антип мертв, Челдышев… — Малахов запнулся. — Где Челдышев, мы обязательно выясним.

— Нет Челдышева, — качнул головой Пантусов.

— Как это нет?

— Я вообще не знаю, как он поднялся, как пошел… Еще и мужика какого-то завалил.

— Челдышев завалил?

— Ну а кто?… Шел, говорит, по дороге, смотрит, машина останавливается, мужик выходит с монтировкой. Наорал на Челдышева, замахнулся, а потом бац, извини, говорит, ошибочка вышла. Ну, Челдыш эту ошибочку исправил. Монтировку отобрал и по голове. А удар у него, блин…

— Челдышев сам про ошибочку рассказал?

— Да.

— Кому?

— Ну так он Кеше позвонил, они с Пикалем подъехали, поговорили. А потом все.

— Что все?

— Не стало Челдыша.

— А Кеша был в доме, когда Борщевика убивали?

— Они с Пикалем потом подъехали.

— Значит, кто убил Борщевика, они не знают?

— Нет.

— А Челдыш знал?

— Само собой.

— Значит, зачистили по приказу Никса. Тебе эта мысль в голову не приходила?

— Ну, в общем, да, — пожал плечами Пантусов.

— Если приходила, значит, Никс и убил Борщевика. Или его мелкий пакостный брат, — поморщился Малахов.

— А если я скажу, что Никс убил? — спросил Пантус.

— Тогда ты точно не умрешь. Создадим тебе все условия, чтобы ни один упырь к тебе не подобрался. Да ты сам подумай, кто здесь после Никса останется? Борщевика нет, Никса закроем. А скольких уже закрыли! Только одна шушера здесь в городе и останется. Нейтрализуем Никса, и будет просто некому тебе угрожать, понимаешь?

— А если это я убил? По приказу Никса.

— А приказ был?

— До сих пор в ушах звенит! «Пантус, вали его, суку!..» Ну а я смотрю, Борщевик стоит, кий из горла торчит. Глаза дикие, орет, а кий из шеи не выскакивает. Ну я за этот кий и схватил… В общем, добил!

— По приказу Никса?

— По приказу Никса!

— Если готов это подтвердить, создадим особые условия. Новый корпус, отдельная камера, усиленная охрана, питание, свидания… В общем, жить будешь. А срок получишь минимально возможный. А если выяснится, что причиной смерти стал удар Никса…

— Так он и ударил, считай, насмерть! Борщевик и без меня бы загнулся.

— Судмедэкспертиза должна исследовать труп.

— Труп мы вывезли. Гоголь подъехал, Шут.

— Шут?

— Шут за рулем был, когда вы меня принимали.

— А когда Борщевика с Адмиралом закапывали, где был Шут?

— Так он и закапывал.

— Где?

— Я покажу место.

— Где сейчас Шут?

— А бес его знает!

— А где бес, Шут его знает?

— Может, и знает… Но я бы в Родионовке поискал. Никто про эту бабу не знает, даже я, — совсем невесело улыбнулся Пантус.

— Даже ты?

— Ну, Никс думает, что я не знаю… И Мурмашов думал, что никто не знает про его бабу в Ветряном. А Челдыш знал. Там его и нашел.

— Пулю он там нашел.

— Ну так, может, и не было никакой пули… В смысле, в голове. Так, может, по черепушке стукнуло… Никс мог отмашку на Челдыша дать.

— А на Татьяну Оршанову?

— Да нет, это мне интересно стало.

— Что интересно?

— Когда мы Борщевика похоронили, я в дом вернулся, а там Никс. Ну, мы говорим, смотрим, баба какая-то, вот я и подумал, может, она слышала там что-то.

— Слышала. Это тебе Никс про Борщевика говорил о том, что все равно его нужно было мочить.

— Говорил. Мне… Значит, слышала?

— Только это.

— Вот я и хотел узнать, что больше ничего не слышала. А убивать ее мы не собирались, это зря.

— А зачем Гоголь за ствол схватился?

— А почему кликуха у него такая?

— Может, потому что он Гоголев?

— Ну, может… А так он гоголя-моголя нанюхается… Сухой такой гоголь-моголь, в порошок, — усмехнулся Пантус. — А потом под кайфом всю дорогу. Берегов не видит…

— Значит, Никс на Борщевика отмашку дал?

— Говорю же, до сих пор в ушах его голос звучит.

— А Никса в Родионовке нужно искать?

— Ну, точно утверждать не буду, но баба там у него знатная. И муж не возражает.

— Муж?!

— Без лоха жизнь плоха… — криво усмехнулся бандит. — Если честно, я не знаю, как там конкретно; Никс про это дело никому не говорил, просто у меня дядька в Родионовке. Он говорил, что к Аньке кто-то похаживает, а Сашке хоть бы хны. Глаза, говорит, зальет, и трын-трава.

— Раз в год и лох стреляет! — поднимаясь со своего места, сказал Малахов.

Возможно, этот день наступил вчера ночью. Одно убийство за другим, одно курьезнее другого. А вдруг сегодня продолжение последует? Тем более что Никс тварь озабоченная. Может, ему нравится спать с женой, когда муж об этом знает. Нравится нервы пощекотать, нравится унижать и оскорблять…

Но, как оказалось, Малахов переживал за извращенца зря. Никс действительно находился в Родионовке и преспокойно пил водку в гостях у женщины, муж которой всего лишь находился в рейсе.

Там, за столом, его и взяли. Без шума, без пыли. Надели наручники, подвели к машине, где его ждал Малахов.

— Я же говорил тебе, Никс, не хозяин ты в моем городе!

— В твоем городе? — скривился бандит.

— Я бы назвал Волговодск нашим городом, но ты уже, считай, вычеркнут из списков его