Легчайший воздух - Минка Кент

Я пытаюсь представить Эндрю в роли отца Изабо и Колдера и то, каким папой он стал бы для их с Мередит ребенка. Похоже, он из тех мужчин, что взваливают всю заботу о детях на хрупкие плечи жены.

– Эллисон однажды видела на запястье Мередит синяк. – Я пробую загнать его в угол. – Сказала, что она пыталась его замаскировать.

– Понятия не имею, о чем ты, – заявляет он. – Но я знаю, к чему ты клонишь, Грир, и тебе нужно следить за тем, что ты говоришь.

У меня отвисает челюсть, пульс учащается.

– Я не утверждаю, что ты имел к этому отношение. Я лишь говорю, что если все же имел, то правда все равно всплывет. Она всегда всплывает. – Я стараюсь говорить тихо, однако не смягчаю резкости своих слов.

– Какой мне резон делать больно своей жене? – спрашивает он, проводя рукой по волосам. – Я ее люблю. Я люблю ее так, как тебе никогда не понять. И она носит моего ребенка. Ты думаешь, я не хочу, чтобы она вернулась домой? Чтобы была со мной? Как ты думаешь, почему я сейчас сижу здесь, один, в темноте, в четыре утра? Потому что днем не могу ни минуты побыть один. Я только и делаю, что кому-то звоню или даю интервью, и у меня нет ни единой лишней секунды на то, чтобы тосковать по моей чертовой жене или беспокоиться о ней. Так что я не сплю. Я не сплю. Я лежу в кровати и думаю о ней. Я думаю о том, где она. С кем она. Холодно ли ей, голодно или страшно. Думает ли она обо мне. Знает ли, как сильно я хочу ее найти.

Сев напротив него, я зарываюсь лицом в ладони и вздыхаю. Возможно, я несправедлива к нему. Возможно, я лишь потому указываю на него пальцем, что мне больше не на кого указывать.

– Извини, – бормочу я и поднимаю на него взгляд. Мне кажется, что в его глазах блестят слезы.

– Думаешь, я не знаю, что я уже под микроскопом? – спрашивает он. – Что полиция, СМИ, общественность… все они следят за каждым моим движением? Я бы предпочел уехать отсюда, заняться ее поисками, но когда Конни Мэйвезер хочет записать интервью со мной, ты представляешь, как это выглядело бы, если бы я отказался? Если бы я хранил молчание, СМИ тотчас бы вцепились в него как в доказательство моей вины, и ты это прекрасно знаешь. Вместо того чтобы призывать людей присоединиться к поискам, они бы принялись трубить о том, что я наверняка что-то скрываю.

– Что ж, тоже верно. – Мне неприятно, что он прав, но отрицать это невозможно. – Темная история.

– Наша соседка Мэри Джо Босма, – говорит он, – чью подъездную дорожку я чистил всю прошлую зиму, когда ее мужу сделали операцию по замене тазобедренного сустава, на днях пришла в полицию, чтобы сообщить им о ссоре, свидетельницей которой она как-то раз стала. Мы орали, спорили по поводу какой-то ерунды, и, наверно, окна были открыты. В любом случае она не поленилась поехать в полицейский участок и сообщила о нашей ссоре год назад. Вот это аргумент. У каждой пары есть свои разногласия. Это не значит, что я что-то сделал с моей женой.

Он прав. По крайней мере, формально.

– Сочувствую. – Я вздыхаю. – Это несправедливо по отношению к тебе.

– Вот с чем я имею дело, Грир. И когда ты делаешь свои выпады в мой адрес, намекая, что я имею к этому какое-либо отношение, не думай, будто я ничего не замечаю. – Эндрю встает и отодвигает стул. – Тебе повезло, что ты ее сестра, иначе бы ты спала сегодня на улице.

Это довольно грубо с его стороны, но я это заслужила. Отчасти. Наверное, мне стоит временно прекратить наскоки на него и держать подозрения при себе, пока у меня не появятся веские, неопровержимые доказательства того, что они не беспочвенны.

– Спокойной ночи, Грир, – цедит он сквозь зубы. – Постарайся немного поспать.

– Ты тоже.

Допив воду, я ставлю стакан в посудомоечную машину. Я двигаюсь медленно и тихо, стараясь не производить шума. По пути к лестнице я прохожу мимо кладовой, и мне в глаза бросается календарь. Последний день месяца обведен красным, причем дважды.

День рождения Мередит. Ей исполнится двадцать шесть.

В этот день она получит доступ к своему трастовому фонду в пять миллионов долларов. Какое, однако, любопытное совпадение, чтобы я поверила утверждениям Эндрю о его невиновности… по крайней мере, пока.

Двадцать шесть месяцев назад

– Я говорил тебе, что мы приглашены на… – Эндрю умолкает, отрывает глаза от планшета и видит, что я стою рядом с пачкой писем, держа в руке белый конверт. – Что это?

– Это было в почтовом ящике, – лепечу я.

Почтовой марки на конверте нет. Как нет и обратного адреса.

Лишь мое имя, написанное синими чернилами.

Мередит Гретхен Прайс.

– Я не хочу его открывать, – говорю я, бросая письмо на холодную мраморную столешницу, и отступаю назад.

Эндрю направляется ко мне, хватает конверт и разрывает его сбоку. Подув в надорванный край, он вытряхивает в ладонь визитную карточку Ронана, рекламную открытку «Мирного Боба» и сложенный листок бумаги со словами «зорко следящий», написанными тем же почерком.

– Что это, черт возьми? – спрашивает Эндрю, поочередно рассматривая каждую бумажку. Его взгляд останавливается на визитке Ронана, и мое сердце замирает.

– Должно быть, он видел, как я в тот день ездила в полицейский участок, – говорю я. – И понял, что я разговаривала с детективом Маккормаком.

Звучит вполне убедительно.

– «Мирный Боб»? – Он вертит в руках открытку. – Никогда о нем не слышал.

– Я пила там кофе в прошлом месяце. С подругой, – говорю я. Полуправда – это не то, что полная ложь, и все равно она мне неприятна.

– Значит, этот псих все еще преследует тебя. – Эндрю поджимает губы, точно так же, как в тот вечер, когда я рассказывала ему о записке. Поначалу он не придал этому значения, но в конце концов принял меры предосторожности, начал чаще звонить мне и проверять, где я и что делаю. Но поскольку ничего подобного не повторилось, все вернулось на круги своя. Эндрю считал, что во всем Глейшер-Парке единственная леденящая кровь вещь – это январский северный ветер. Он убедил меня, что, скорее всего, меня разыграли подростки. Когда же я спросила, откуда им известно мое имя, он ответил, что это, вероятно, друзья Колдера.

Тогда я с ним согласилась. Или же просто хотела поверить его объяснению. Потому что оно было наименее страшным из всех.

– Может, мне позвонить в полицию? – спрашиваю я, вспоминая совет Ронана. Правда, я понятия не имею, как долго это письмо пролежало в нашем почтовом ящике. Сейчас в ящик бросают лишь счета и каталоги, которые я никогда не читаю, так как делаю большую часть покупок в Интернете или в местном торговом центре. Хорошо, если я проверяю почтовый ящик чаще, чем раз в неделю.

– Уже поздно. – Взглянув на часы на своем телефоне, он хмурится. – Сомневаюсь, что детектив сейчас на работе, и если они пришлют сюда полицейского, то что мы ему покажем? Лишь это письмо, которое провалялось в почтовом ящике один бог ведает как долго. Лучше съезди утром.