Восемь лет до весны - Владимир Колычев

– А куда ты идешь?

Увы, но я не мог отвязаться от этих вопросов. Да и не хотел. Голос у блондинки приятный, но главная польза от нее состояла в том, что она держала меня за руку.

– На кладбище. Самозакапываться. – Я удивленно повел бровью, выговорив столь сложное слово.

– Это как?

– Увидишь.

– Да? – задумалась она.

Мы уже вышли под фонарь, когда девушка вдруг встрепенулась и оттолкнула меня. Я с трудом устоял на ногах.

– Ты все врешь! – выпалила она, всклокоченно глядя на меня.

– Значит, ты не дура, – заявил я, хмыкнул и продолжил путь.

Незажившая рана в груди давала о себе знать, но боль как будто вошла в спокойное русло, текла, не выплескиваясь, как кровь по жилам. Голова кружилась, меня тошнило, но я справлялся и с этим, мало-помалу приближался к заветному забору.

Блондинка шла рядом, хотя теперь и не помогала мне.

– У меня сестра умерла. Ты даже не представляешь, как мне больно, – сказала она.

– И что?

– Издеваешься надо мной!… Эти дурацкие шутки!

– Да, я и босой тут нарочно.

Девушка глянула на мои ноги, задумалась и молчала до тех пор, пока мы наконец-то не подошли к калитке. Я остановился.

Она замерла передо мной, глянула на меня с горящим пионерским приветом и сказала:

– Давай все сначала!

– Заканчивать уже пора, – с трудом пробормотал я, едва удерживая себя, чтобы не сесть на землю.

Но блондинка не унималась.

– Что ты делал там, в коридоре? – спросила она, махнув рукой в сторону больничного корпуса.

– Спасался.

– От кого?

– От бандитов.

– Ага. – Она зависла в раздумье.

– Да, это очень опасно, – сказал я, усмехнулся, впритирку обогнул блондинку и попытался открыть калитку, которая, конечно же, была заперта.

А забор высокий, кирпичный. Без посторонней помощи мне через него не перебраться.

– А куда ты идешь? – медленно, в раздумье, спросила эта красотка и тут же скороговоркой потребовала: – Только не говори про кладбище!

– Там меня точно никто искать не будет, – заявил я.

– А у меня дома?

Я опустил голову, не в силах держать ее на весу. Еще чуть-чуть, и я сам повалюсь на землю.

– Ты точно дура, – пробормотал я, не видел, как посмотрела на меня блондинка, но почувствовал ее возмущенный взгляд.

– Тогда на даче. – Эта ее фраза прозвучала куда спокойней.

– Да, мы туда собирались, – сказал я, опускаясь на землю.

Я не потерял сознание. Просто ноги отказались держать тело, вдруг почему-то резко потяжелевшее.

А собирались мы на дачу к Саньке. Как раз перед появлением Розочки.

– Ты побудь здесь, я сейчас, – сказала блондинка.

Ее голос удалялся, но мне было непонятно, кто из нас уходит, – я или она. Она могла уходить наяву, а я – в бреду.

Я не терял сознания, но у меня не было сил подняться. Ноги леденели от холода, в груди разгорался пожар, от перепада температур меня трясло как в лихорадке.

Сознание работало, как телевизор, в котором один за другим беспрерывно переключались каналы. Вот надо мной склонился следователь. Тут же Виталик подошел и посмеялся мне в лицо. Отец что-то говорил ему, пытался остановить, но тот лишь ухмылялся. Дульсинея смотрела на меня с укором. Ей не нравилась ясноглазая блондинка, которая так и не назвала своего имени.

Я покрутил пальцем у виска. Как можно ревновать к девушке, которая бросила меня умирать. А если она ушла за ментами? Вдруг они уже идут за мной?

Но блондинка пришла одна.

– Пошли! – сказала она, заставила меня подняться, куда-то повела, затолкала меня в какую-то маленькую машинку. – На дачу поедем, – пояснила девушка и включила первую скорость.

«Прямо сегодня и рванем. А то расслабились», – заявил Санька.

Я мотнул головой, отказываясь убивать Шинкарева. Именно к нему на дачу меня и везли. А куда еще?

– Меня Лиля зовут, – сказала блондинка.

– Мишель, – прошептал я.

Мишель тоже была на даче у Шинкарева. Возможно, она и сейчас там, но я не смогу переспать с ней. Да и с Лилей тоже, если они подруги. Пусть немного подождут, пока я форму наберу. Мы потом зададим им жару. Вместе с Санькой. Он грохнет Шинкарева и возьмет себе его девочку.

Здравый смысл отказал мне, мое воспаленное сознание генерировало сплошной бред. То Шинкарев ползал передо мной на коленях, умоляя не убивать, то Лиля танцевала стриптиз перед гробом, из которого торчала стальная коса.

– Давай! – Лиля помогла мне выйти из машины.

Холодный ночной воздух развеял бредовый туман, в свете фар я увидел небольшой кирпичный домик с низким фундаментом. Мы шли к нему по высокой траве, затем я долго стоял столбом, пока Лиля искала ключ, спрятанный где-то под крыльцом.

Наконец она провела меня в дом с двумя маленькими комнатками, в одной из которых стояла чугунная печь с трубой, уходящей в потолок. Здесь царил холод. Неплохо было бы согреться, но меня больше интересовал покой.

Лиля уложила меня на диван. Я благодарно кивнул ей и отключился.

В чувство я вернулся от боли. Я лежал на спине, а Лиля, хлопая глазами, осторожно снимала повязку с моей груди.

– Зачем?… – спросил я, схватив ее за руку.

– Там у тебя все в крови.

– Швы разошлись.

Мне чем-то нужно было расплачиваться за чудом обретенную свободу. И если я загнусь от кровопотери, моя жертва не будет напрасной. Лучше умереть на свободе…

Я осадил себя, чтобы не впасть в бредовое состояние. В этом случае мне снова придется разговаривать с Виталиком, терпеть его ужимки. Да и Дульсинею я не хотел видеть. Она же могла поднять меня на смех за то, что я проиграл Виталику, переспать с победителем у меня на глазах.

– Да нет, вроде все хорошо, – осматривая рану, сказала Лиля.

– Ты в этом разбираешься?

– Нет. Но я хотела стать врачом.

– Патологоанатомом?

– Почему патологоанатомом?

– Ночью, в морге!… Ты очень смелая или…

Я не решился назвать Лилю чокнутой, но девушка и без того все поняла.

– А если я и правда умом тронулась? – сказала она и вздохнула.

– Наверное, ты очень любила свою сестру.

– Да у меня дороже нее никого нет. Ну, если только мама. – Лиля шмыгнула носом.

Брови ее опустились, губы, напротив, приподнялись, из глаз хлынули слезы. Одна или две упали на мою открытую рану.