Восемь лет до весны - Владимир Колычев

Я похолодел от дурного предчувствия. Я не боялся смерти, но умирать именно сейчас не хотел.

– Ну, давай, стреляй, если жить надоело! – сказал я, расправляя плечи.

Розочка стоял метрах в двух от меня. «Наган» был нацелен мне в грудь. Я мог только хорохориться в надежде на то, что в барабане нет патронов.

– Да нет, я только начинаю жить, – сказал Розочка и ухмыльнулся.

– Ну-ну.

– Привет тебе от Виталика! – произнес вдруг Розочка и нажал на спусковой крючок.

Резкая боль пронзила мою грудь, дыхание остановилось, но сердце билось, кровь приливала в голову. Я видел, как Розочка скалится, наслаждается своей победой. На ногах я удержался, но шагнуть к нему не мог, как будто врос в асфальт.

А Розочка снова нажал на спуск. Ствол его револьвера смотрел мне в лицо, но пуля на этот раз прошла мимо. Откуда-то появился Санька. Он и толкнул с разгона Розочку за мгновение до выстрела.

Розочка упал, но залеживаться он не стал, поднялся и побежал.

– Стой, падла! – крикнул Санька, но не бросился вдогонку за Розочкой.

Он подскочил ко мне, отвел руку, которой я закрывал рану.

– Больно? – спросил брат, с ужасом глядя на дырку в моей груди.

– За ним давай! – прохрипел я.

Но Санька вернул мою руку на место и метнулся к машине.

– Аптечка! Сейчас!

Я повернулся к Розочке, который бежал по газону. «Нагана» у него в руке не было. Он лежал на асфальте впритирку к бордюру. Розочка выронил его, когда падал. Я собрался с силами, смог поднять оружие и был готов отомстить за свое унижение. Розочка должен сдохнуть, или я не Леня Писарь.

Розочка споткнулся, упал, поднялся, оглянулся, увидел, как я целюсь в него, и побежал дальше. Преследовать я его не мог, а Санька суетливо искал в машине аптечку, толку от него не было никакого. Мне оставалась только стрелять.

У меня немели руки, мне не хватало воздуха, я задыхался. А Розочка уже был достаточно далеко, метрах в двадцати, никак не меньше. И все же я достал его с первого же выстрела. Розочка вздрогнул, раскинул руки, выгнулся в спине, сделал еще несколько шагов и упал.

Перед глазами у меня затуманилось, руки отказались держать револьвер, дыхание снова остановилось. В ушах звенело, но я слышал Санькин голос. Он что-то мне говорил. Я не разбирал его слов, а затем и вовсе перестал слышать.

Больница городская, но режим содержания в ней близкий к тюремному. Убил я Розочку, пуля перебила ему позвоночник, а по пути в больницу отказало его сердце. За это меня взяли под стражу и обвинение уже успели предъявить, так что хорошего было мало.

Но настроение мое все же оставалось неплохим. Во-первых, я отомстил, а во-вторых, выжил, хотя запросто мог легко умереть. Пуля натворила бед, раздробила ребро, задела плевру и легкое.

Я два дня провел в реанимации и даже успел побывать на своей любимой скале с видом на море вечности. В этот раз дом находился совсем рядом, но я в него опять так и не зашел. Еще успею.

Потом стражи порядка предложили мне пройти в другой дом, в казенный. Из реанимации я был переведен в палату, зарезервированную для подследственных и осужденных, и таким вот манером угодил под охрану. Я едва дышал, о том, чтобы подняться с постели, не могло быть и речи, мой тюремный срок, считай, уже начался. Сколько бы ни назначили мне по приговору, время, проведенное в заключении, пойдет в зачет.

– Не переживай, сынок, выкрутимся, – сказал отец, грустно, с явной досадой глядя на меня. – Важно стоять на своем. Ты был в шоке, когда стрелял, не соображал ничего.

Все же больница не тюрьма. Режим здесь не столь суровый, куда проще договориться с охраной. Отец решил вопрос, поэтому смог навестить меня. Мама завтра будет, может, и братья подойдут, если захотят. Санька точно придет. Но больше всего я хотел видеть Виталика.

Я качнул головой, не соглашаясь с отцом. Все я соображал, знал, зачем убиваю Розочку. Но тогда я действительно находился в состоянии шока. Все мои мысли, так же, как и пуля, нацелены были только на Розочку, который стрелял в меня. Виталик тогда оставался на задворках моего сознания. Зато сейчас я все время думал о нем.

Это ведь он все организовал. Не зря братец завел речь о Розочке, когда мы с Дульсинеей кувыркались на гостиничной койке. Виталик вспомнил о нем, дал понять Саньке, что не хочет заступаться за меня. А после того как я набил ему морду, он все же отправился к Розочке, подбил его на братоубийство, заплатил ему и «наган» дал.

Бархата погубил несчастный случай, я же должен был стать жертвой старой тюремной вражды. Виталик не дурак. Он знал, как убить и остаться в тени. Но вышла осечка, Розочка не смог меня прикончить. Мало того, он еще и проговорился, передал мне привет от Виталика.

Не смог Виталик простить мне обиду, поднял руку на брата. Но так и я не из тех, кто умеет прощать. Рано или поздно я выйду на свободу и обязательно отомщу.

– Ты, главное, держись, – сказал отец и положил руку мне на плечо.

Я кивнул, соглашаясь с ним. Я непременно выкарабкаюсь. Но отцу вовсе не обязательно знать, зачем мне нужны жизнь и свобода. Не стану я говорить ему ничего про Виталика. Не отдаст он мне на растерзание этого предателя, встанет между нами непреодолимой стеной. Да и сам Виталик может принять меры. Он закажет меня, или же сам, своими руками подаст мне стакан с отравленной водичкой.

– И ни о чем не думай, – продолжал отец. – С Шинкаревым мы разберемся без тебя.

Я удивленно повел бровью. Совсем отец помешался на своих делах. Ему о родном сыне нужно думать, а у него Шинкарев в голове. Или он думает, что утешает меня, снимает с моих плеч непосильную ношу?

Отец ушел, а я остался в компании со своим соседом. Мужику в СИЗО уголовники раскроили череп. Он был доставлен в больницу, перенес операцию и сегодня утром переведен из реанимации в общую палату. Приходил следователь, хотел поговорить с ним, но арестант лишился чувств. Я думал, он симулировал обморок, чтобы уйти от допроса, но шло время, следователь давно уже ушел, а сознание к этому бедолаге все не возвращалось.

Я тоже находился на грани обморока, но сознания не потерял, просто заснул.

А разбудил меня шум голосов. За окнами было темно, в палате горел свет. Медсестра что-то сказала врачу и накрыла простыней тело, лежащее на соседней кровати.

– Санитаров позову, – произнес врач и открыл дверь.

Женщина заметила мой взгляд, расстроенно улыбнулась мне и сказала:

– Лежи, миленький, все хорошо.

Перед уходом она щелкнула выключателем, оставила только дежурное освещение. Это чтобы я не обращал внимания на труп своего соседа.

То ли врач забыл о своем обещании, то ли санитары заблудились. Время шло, а они все не появлялись.