Умереть на сцене - Ирина Комарова

— Блин, а как бы вы сказали? Подойти к главному режиссеру — и так это, между делом: «Кстати, вы знаете, что это ваша супруга вам звонит и помоями вас обливает?» На это разве что наш эсэсовец способен, а я бы не смог, и остальные тоже. Вот и молчали все. Но Галка, я же говорю, она не просто сука, она была актриса. И поэтому ей многое прощалось.

— А ее взаимоотношения с Каретниковым?

— Да какие там взаимоотношения, блин! Лешка — тряпка, вот Галка ноги об него и вытирала. Пользовалась по назначению.

— Но он-то ее любил?

— Да черт его знает. Это не у меня надо спрашивать, я в этих любовях плохо разбираюсь. По мне, все просто: есть баба — есть секс. А Лешка романтик, он вечно напридумывает себе прекрасную даму — вот и любовь. Блин, главное, чтобы он в запой теперь не ушел!

— А он запойный? — поперхнулась я.

— Ну как сказать? — Олег проказливо улыбнулся, напомнив мне шкодливого мультяшного эльфа. Это выглядело так мило, что я, хотя Стрелков мне совсем не понравился, не смогла не улыбнуться в ответ. — Мы же тут все натуры творческие, ранимые, а окружающий мир — просто жесть! Артиста всякий обидеть может, и это надо как-то залакировать. Вот и спасаемся кто чем: секс, наркотики, рок-н-ролл. Ну и водочка, конечно, куда ж без нее, родимой. Не, так-то Лешка не сильно закладывает, по нашим меркам, так почти трезвенник, но к Галке он реально неровно дышал. Так что, кто знает…

— Зачем же тогда вы его вчера напоили?

Улыбка медленно сползла с красивого лица.

— Блин, я его не напоил! Это что-то вроде наркоза было. Лешку просто надо было как-то вырубить, а это самый простой способ. Мы ведь с Шуркой реально испугались за него вчера — он мог и руки на себя наложить.

— Я так поняла, он в театре и ночевать остался?

— А куда ж ему такому? Я с ним часов до трех сидел, в кресле, как суслик. Но неудобно очень, весь скукожился, не заснуть нормально. Растормошил его, влил на всякий случай еще пару стаканов и пошел к бутафорам — у них всегда найдется где прилечь. Домой-то уже смысла не было. Но Лешка, видно, еще просыпался, потому что я, когда утром уже в гримерку заглянул, он так и спал на диване, а бутылка уже пустая на полу стояла.

— Скажите, у вас есть какие-нибудь предположения, кто мог…

— А-а-а-а-а!..

Женский крик, переходящий в визг, не дал мне договорить.

— Господи, что это? — вздрогнула я.

— Кто-то кричал, — добросовестно, но совершенно бессмысленно ответил Олег. Впрочем, следующая, брошенная уже на ходу фраза была более полезной: — Кажется, это оттуда, от гримерных. Блин, ну что еще случилось!

Он ринулся по коридору, не оглядываясь на меня. Я не стала обгонять, пусть показывает дорогу. Наконец показалась открытая дверь, около которой уже клубилась небольшая толпа. Люди топтались на месте, возбужденно переговаривались, вытягивая шеи и пытаясь разглядеть что-то внутри, но в саму гримерную никто войти не пытался. Впрочем, если бы кто и попробовал, у него ничего не вышло бы — дорогу перегораживал очень мрачный Гошка.

Я протолкалась поближе, потянула его за рукав:

— Что?

— Каретников умер. Похоже на суицид. Барышня здешняя решила проведать страдальца, а он уже холодный… барышня теперь в истерике бьется.

Небольшая толпа, собравшаяся у дверей, вдруг расступилась, и мимо нас, не взглянув на Гошку, мягко отступившего в сторону, быстро прошел Сухарев. Напарник выразительно кивнул мне, и я, не задерживаясь, скользнула в гримерку.

* * *

Через три часа мы сидели в офисе, в кабинете Баринова. Я говорила, а шеф и Ниночка внимательно меня слушали, иногда задавая вопросы или комментируя информацию. Гошка тоже слушал, но молча, и вид у напарника был такой, словно у него разболелись все зубы одновременно.

— Олег Стрелков сказал мне, что оставил спящего и пьяного «в дрова» Каретникова около трех часов ночи. Утром он заглянул в гримерную и убедился, что Каретников по-прежнему спит на диване, а рядом пустая бутылка из-под водки. Стрелков сделал логичный вывод, что под утро Каретников проснулся, допил водку и снова свалился спать. Заходить в гримерку не стал, решив, что нет смысла тревожить спящего товарища. Точно так же в дверь — посмотреть и убедиться, что с Каретниковым все в порядке, — заглядывали еще несколько человек, в том числе и Сухарев. А примерно в шестнадцать десять в гримерную зашла некая Светлана Мартынова, костюмерша. В свое время у нее был роман с Каретниковым, они даже жили вместе, пока он не влюбился в Кострову. Женщина сначала, как и все, просто заглянула, чтобы убедиться, что у бывшего возлюбленного все в порядке. Спящий на диване Каретников никаких подозрений у нее не вызвал, положение тела было совершенно естественным. Поскольку чувства к парню у нее сохранились в полной мере, потихоньку подобралась поближе. Будить его она не собиралась, просто хотела немножко побыть рядом, по голове погладить, щеки коснуться… вот и коснулась.

— Да уж. — Ниночку передернуло. — Бедная девочка. Такого и врагу не пожелаешь.

— Умер Каретников около восьми утра. Около него на полу стояла пустая бутылка, а на столе семь сломанных ампул дигоксина для внутривенного введения. То же самое лекарство, которым была отравлена Кострова. Но тут не просто передозировка, а еще в сочетании с алкоголем… сами понимаете.

— Семь ампул водкой запить, это слона на тот свет отправит, с гарантией, — пробормотала Ниночка.

— А в нагрудном кармане — записка. От листка из ежедневника оторвана примерно треть, и шариковой ручкой всего три слова: «Прости меня, Галя». Подписи нет, но Мартынова и Стрелков подтвердили, что почерк Каретникова. Ежедневник, из которого был вырван листок, лежал на столе, ручка рядом.

— Понятно. — Шеф задумчиво покивал. — То есть сначала Каретников то ли случайно, то ли сознательно травит свою любовницу…

— Тут показания расходятся, — перебила я. — Уварова, например, утверждает, что любовниками они не были.

— Непринципиально. Вчера Каретников отравил Кострову, а сегодня, когда проснулся, мучимый угрызениями совести… Нет, так-то все достаточно логично складывается. А Сухарев что говорит?

— Что он может в такой ситуации сказать? Доволен, словно в лотерею выиграл. Пожал всем руки и уехал оформлять списание дела в архив.

— Так можно считать, что и выиграл, — заметила Нина. — Сто тысяч по трамвайному билету. Резонансное дело, само собой, меньше чем за сутки закрылось. Никаких проблем не ожидается, только плюшки — есть чему радоваться.

— М-да… — Александр Сергеевич посмотрел на меня, на хмурого Гошку, снова на меня. — А вы что скажете, молодежь?

На этот раз я не успела даже рта раскрыть.

— Да воняет это дело, дышать невозможно! — взвился Гошка. — Я в самоубийства на почве раскаяния вообще не верю! Вот сколько лет я… ладно я, Сан Сергеич, вы сколько лет работаете? Много вы раскаявшихся грешников за это время видели?