Янтарные цветы - Джулия Хиберлин

– Я считаю, что рисунки людей, перенесших подобную травму, часто истолковываются неправильно. – Доктор Джайлс убирает из-за спины плюшевого слона, который мешает ей откинуться на спинку дивана. – Много значения придают выбору цвета, движениям руки. Но ребенок может нарисовать кроваво-красную картину просто потому, что это его любимый цвет! И потом, на рисунок выплескиваются только сиюминутные чувства и переживания. Порой мы все ненавидим своих родителей, правда? Страшное изображение отца вовсе не означает, что он мучитель и насильник. Я бы никогда не сделала такого вывода. Поэтому технику терапевтического рисунка я использую только для того, чтобы дети могли выплеснуть свои эмоции, не вариться в них. Выразить наболевшее словами гораздо, гораздо труднее. Впрочем, что я вам говорю, вы это знаете лучше меня.

– Доктор Джайлс…

– Пожалуйста – Нэнси.

– Хорошо, Нэнси. Не хочу показаться грубой… но почему вы решили помочь Биллу? Раз сами признаете, что говорить нам не о чем.

Знает ли она, что больше половины рисунков – подделка? Сказать ей – или не надо?

Леденящая душу, отстраненная лекция Джо о человеческих останках, это чертово сердце в стеклянном ящике, розовый слон, который слышал бог знает сколько страшных и правдивых историй о людских пороках – пожалуй, на сегодня мне хватит общения с реальным миром.

Через полтора часа я буду сидеть на трибунах и болеть за Чарли – в окружении таких же уставших и орущих во все горло мам. И главное, что меня будет волновать, – не надвигающийся Армагеддон на Ближнем Востоке, не судьба ста пятидесяти миллионов сирот, не таяние ледников и не отмена смертной казни в штате Техас.

Меня будет волновать лишь одно: коснется ли мяч земли.

Потом я вытащу из холодильника пакет морковных палочек, заброшу в микроволновку четыре готовых сэндвича с сыром и ветчиной (один для меня, три для Чарли), запущу стирку и подошью к лавандовой юбке белый фатин. Эти маленькие лучики света помогают мне не терять голову, оставаться более-менее нормальной и более-менее счастливой – изо дня в день.

– Поймите меня правильно, – отвечает Нэнси. – Я отнюдь не считаю, что ваши рисунки абсолютно лишены смысла. Ваш случай весьма… сложный. Я очень признательна, что вы позволили мне взглянуть на заметки врачей. Впрочем, ваш последний психотерапевт почти не оставил записей. Вы ведь рисовали вслепую, верно? Он был совершенно уверен, что большую часть рисунков вы подделали. Придумали. – Значит, она в курсе. Хорошо. – Он также считает, что вы с ним всесторонне обсудили рисунки с изображением занавески. Те, что были нарисованы спонтанно и от всего сердца.

На поясе Нэнси начинает пищать пейджер. Она проверяет номер звонившего и отключает звук.

– Словом, у нас есть все основания вообще не брать в расчет ваши рисунки. Так, по крайней мере, полагал ваш врач. Вы согласны?

– Да. – У меня пересыхает в горле. Куда она клонит? И случайная мысль: может, мне тоже стоило почитать заметки врача?

Тут же вмешивается одна из Сюзанн: Вот еще! Тебе совсем неинтересно, что он думал.

– Впрочем, рисунки – вещь тонкая. Никогда не знаешь, где выдумка, а где просочилась истина. Меня, безусловно, манит эта занавеска. Она напоминает об одном известном случае. Не знаю, ирония судьбы это или знак свыше (если вы вообще верите в знаки свыше), но главную героиню этой истории тоже зовут Тесса. Возможно, имя изменено, да и история у нее совсем другая. В детстве Тесса стала жертвой сексуального насилия в семье, однако психологическая травма оказалась настолько серьезной, что девочка не могла назвать имя преступника. Тесса нарисовала свой дом в разрезе, чтобы врач мог заглянуть внутрь. На верхнем этаже – несколько кроватей, по одной на каждого члена многочисленной семьи. Внизу располагалась гостиная и кухня с огромным чайником на плите. Вместо того чтобы спросить про кровати, психиатр спросил ее о чайнике – почему он настолько важен? Тесса ответила, что каждое утро все ее родственники, которые уходят в школу или на работу, наливают себе горячей воды и делают растворимый кофе. С помощью чайника врач сумел вывести девочку на рассказ о том страшном дне. Она стала перечислять, кто наливал себе воду. Единственный человек, который не воспользовался чайником, потому что остался с ней дома, и был насильник. После этого Тесса смогла рассказать историю целиком. – Доктор Джайлс меня словно загипнотизировала. – Ваша занавеска, – тихо произносит она, – такая простая и обыкновенная вещь, тоже может оказаться мощным инструментом психоанализа. Вы ведь не просто так ее нарисовали. Что находится вокруг нее? Если хотите, можем сделать несколько упражнений.

В голове свербит. Я хочу согласиться, но не уверена в своих силах. Все, абсолютно все в этом мире может обернуться для меня злом.

Она осторожно истолковывает мое молчание.

– Не сегодня… Но скоро?

– Да, да. Скоро.

– Можно дать вам домашнее задание? Нарисуйте, пожалуйста, эту занавеску еще раз – по памяти. Потом звоните, я выкрою для вас время. – Она гладит меня по колену. – Я сейчас вернусь.

Доктор Джайлс подходит к закрытой двери (подмечаю легкую хромоту артритика) и скрывается в своем убежище. Я успеваю заметить теплый свет и большой антикварный стол.

Она тут же возвращается и дает мне визитку. Больше у нее в руках ничего нет. Рисунки останутся у нее – подглядывать запрещается.

– Внизу я написала мобильный, – говорит она. – Напоследок хочу задать вам еще один вопрос, если можно.

– Конечно.

– Цветочное поле. Гигантские цветы злобно скалятся двум девочкам.

Девочкам? Их там две?!

– Да ерунда это. Рисунок не мой, а подруги. Мы всегда рисовали вместе. Она была в курсе моего… обмана. Сообщница, можно сказать. – Я неловко смеюсь.

Нэнси бросает на меня встревоженный взгляд.

– У вашей подруги все хорошо?

Странный вопрос. С тех пор прошла целая вечность. Какое это может иметь значение?

– Мы давно не виделись. Она уехала сразу после суда, незадолго до выпускного.

Просто исчезла. Испарилась.

– Наверное, вы очень переживали. Потерять близкую подругу сразу после такой травмы…

– Да. – И мне совсем не хочется вдаваться в подробности. Я начинаю пятиться к двери. Вот уж о ком я не настроена сегодня разговаривать, так это о Лидии.

Однако доктор Джайлс неумолима.

– Тесса, я совершенно уверена, что ваша подруга Лидия, автор этого рисунка, была до смерти напугана.

– Вы говорили, что на рисунке… две девочки. А я всегда думала, что одна. Истекающая кровью.

Крошечное красное торнадо.

– Мне сначала тоже так показалось. Силуэты не очень четкие. Но если приглядеться, можно рассмотреть четыре руки. Две головы. По-моему, одна из девочек как бы защищает вторую, закрывает ее своим телом. И красное пятно – не кровь. Просто у защитницы рыжие волосы.