Вторая жизнь Марины Цветаевой: письма к Анне Саакянц 1961 – 1975 годов - Ариадна Эфрон

Хорошие переводы у меня: Гофштейн[204] (хотя и мало); Варналис (почти вся книжечка) и Арагон, этих хотелось бы собрать по 3, а остальные мне — «как Господь».

Писульку Владыкину[205] прилагаю, может быть, ее можно (скорее) подать просто в издательство без промежуточной почты, если неудобно почему-либо, вложите в конверт, напечатайте адрес, хорошо?

Орел в августе недосягаем и для меня; а в сентябре он мне не нужен, т. к. девать его некуда — и в мезонинчике замерзнет к черту — не класть же его, простите за вульгарность, с собой спать внизу — слишком столичная штучка для нас, простых советских людей, но там видно будет — может быть, и положим!

Великодушие редакции с Орловской фамилией (подготовка текста) меня просто потрясло[206]. Угрызаться-то будет не он — а я, причем всю свою жизнь, что там не моя фамилия стоит. Редкий для меня случай тщеславия (в данном случае не «тще») (и не «славия»). Очень мне дорога и очень мною выстрадана именно эта, первая посмертная книжечка. И дорого мне далась «подготовка текста» и «составление» — мне, только что вернувшейся из ссылки, последними слезами плакавшей над сундучком с разрозненными остатками архива — жизни. Не простая это была подготовка, и в данном случае Орловская фамилия вместо моей, дочерней — издевательство «великодушной», а главное — «дальнозоркой» редакции. Лично к Вам это, конечно, не относится, что до издевательства — отношу его к роковому (в малом и большом), тяготеющему над семьей. Которой уже нет.

Пока писала Вам, и солнце встало, и туман рассеялся — да будет так и в нашей жизни!

Обнимаю Вас, люблю, спасибо за всё.

Про лопухов и улиток мне понравилось (еще раз — эту вещь знаю — и стихи хорошие)[207]. Очень благодарна за Чехова. Особенно же за «Новогоднее»[208].

Спасибо, дружок! Будьте здоровы и веселы.

Милая Анечка, просто не успеваю отвечать Вам! Единственное преимущество Вашего отсутствия то, что часто пишете. Рада была узнать, что хоть два дня вырвали из этого пекла и провели их загородом. Жара нестерпимая была даже здесь, но вот сегодня вечером прокатилась агромаднейшая гроза, изумительная, все небо в синих молниях и малиновых зарницах, электричество выключали, так что сидели в темноте на террасе и любовались электричеством первозданным. Сразу посветлело, стало легче дышаться. А. А. приехала дня 3 тому назад, привезла племянницу[209], развлекать которую помогали все те же самоотверженные Инна и Нана (шлющие Вам привет!). Они ее купали, загорали, сопровождали в Поленово[210] и обратно, катали на лодке, перезнакомили с молодежью обоего пола, только что в кино не водили. Теперь она (племянница), едет завтра в Москву, захватит эту сонную записку. Устаю от райской жизни как собака, готовка донимает, да и не только она. Ничего не успеваю, время летит немыслимо и тратится на пустяки беспощадно.

На Ваше «деловое» письмо отвечу вкратце — очень, т. к. сегодня обалдела особенно:

1) Из прозы, перечисленной Вами, у меня есть только «Земные приметы»[211] (типографский оттиск с правкой).

2) «Сибирь»[212] есть.

3) Рукописи «Перекопа»[213], «Лебединого Стана» и «Поэмы о Царской Семье»[214] хранятся в Базеле и никогда в подлиннике никаким Иваскам[215] не попадут. Знакомые, живущие в Швейцарии, обещали мне все это разузнать и кое о чем договориться. Если удастся снять фотокопии — сделают. И, может быть, даже сами привезут — в этом году или будущем.