Вторая жизнь Марины Цветаевой: письма к Анне Саакянц 1961 – 1975 годов - Ариадна Эфрон

Инна и Нанка все милеют с каждым днем — внешне и вообще — поправились, загорели, повеселели, смешливые девчонки, злые на язык и всему знающие цену. Последнее в Инне не удивительно — ей 32 года, Нанке нет 20, а она разбирается в подлинном и наносном куда лучше, чем я в те же годы, а может быть, и в теперешние свои. — Вообще — хорошие дети, и нечего Вам на них шипеть. Ибо есть объекты куда более достойные шипа.

Орел написал «отвальное» письмецо — надеется прижать меня к своему сердцу в сентябре и в Тарусе, боясь, что ничего не получится, т. к. в сентябре уже холодно и девать его будет некуда, на верхатурке температура неподходящая, внизу — тесно, неудобно. В общем, там видно будет.

О Есенине и каше просто «упустила» написать, верно, не только об этом. Крупу мы ту еще не съели, так что она есть, Есенина подарите, пожалуйста, если не жаль, и т. д. У меня нет его, как нет ничьих почти и никаких стихов.

Итак, покоя нет: однажды в Адино отсутствие приехало пятеро незнакомцев обоего пола (3 ж и 2 м) на «Победе», сказали, что они с Адой играли в теннис 25 лет тому назад и вот решили навестить; из жратвы привезли термос с чаем, а дома не было ни крошки хлеба (наша рабыня отказалась служить нам — сенокос) и вообще ничего съедобного. Оказала им посильное гостеприимство в поте лица своего. Недавно навалилась экскурсия каких-то (Адиных же) нетрезвых дипломатов с женами — посмотреть «дом Цветаевой». Один их них все твердил: «Неужели здесь жила гениальная женщина, написавшая „Бабушку“?», и спотыкался; второй, начавший дипкарьеру еще при Николае II, целовал мне ручки, заявлял, что хочет остаться здесь навсегда, ибо жена у него — пантера. Пантера смотрела недобрым глазом… По-прежнему заходят на огонек ближние соседи — Оттены что-то отстали, так как заполнены всяческой «знатью», отставной и начинающейся. Развелась уйма подающих надежды художников, и была даже выставка в тарусском доме культуры всякой мазни. Бомонд присутствовал в полном составе и раздавал оценки.

Взошел было на Тарусском горизонте Лео Гинзбург, но засадил машину (новенькую, горячолюбимую) в каком-то болоте, разочаровался и скрылся. Прошел слух, что он, Лев, вдовец, и мы с Иннессой было засуетились, но узнали, что есть жена и бульдог, охладели. (Впрочем, порядочной жены из меня теперь не получится, вот разве что бульдог…). Читаю сейчас «Боги, гробницы, ученые» Керама[225]. Нет в мире ничего интереснее археологии. Да, Титов[226], по-моему, интеллигентнее (судя по пресс-корр?) — своего предшественника, и внешность менее открыточная, но не в этом, конечно, суть. Что до Тарусы, то тут особого космического ажиотажа не наблюдалось. Слишком земное население. Шушка же принесла мне пятерых космонавтов недели за две до «Востока 2», перевыполнив все на свете. Не осталось ни одного, были все черные, а таких никто не берет. Засим целую. А. А. написала Вам.

Погода испортилась, судя по прогнозам, надолго. Верно грибы начнутся. Ваш Бёлль[227] у меня.

Милая Анечка, спасибо за письмо, за Лоповскую «расшифровку», а главное, за обещание прилагать к каждому письму вопросники. Это действительно очень облегчит Вам жизнь, уж коли я так или иначе влезла!

Насчет Чулпан[228] Вашей я что-то перепутала, мне казалось, что она сюда должна была приехать? Так или иначе, у просьб у меня к ней нет, слава Богу — кроме того, чтобы она пошире раскрывала глаза, глаза, глядя на Францию. С Казакевичем я тоже должна буду как-то сама склеивать расклеившиеся по моей вине милые отношения. Относительно же билетов на выставку[229] — живой ответ — сама А. А., которая едет сегодня немедленно — чтобы там побывать. Я сижу по уши в Лопе и Скарроне[230], а с выставкой просто «расстраиваться» не хочу — вспоминать и сравнивать. Моя прекрасная «belle Frans»[231] при мне. А вот если Вы туда когда-нибудь поедете… Как бы я этого хотела! — Как Ваша Польша[232], движется что-нибудь? Пожалуйста, напишите про это. Просто чудесно будет, если Вам удастся там побывать хоть ненадолго, откинув всякие побочные соображения. Надеюсь, что и «власти» тоже обойдутся без побочностей и выдадут Вам визу.

Лопе у меня очень плох, а вот Скаррон сразу, тьфу-тьфу, пошел хорошо и весело, и работаю с удовольствием, чего со мной давненько не случалось.

Лето явно прошло, увезенное Инной, Наной и «чешской» знакомой[233]. Похолодало, окончилось купанье и прочее, ему сопутствующее. Ветер все же гонит и гонит истинные и фигуральные тучи с запада. Поспевает кукуруза на том берегу, а на скошенных лугах кое-где вторично зацветают ромашки. На базаре — яблоки и сливы в неограниченном количестве, и с исходом дачников дешевеет мясо. Вчера — чуть ли не впервые после того нашего совместного с вами визита побывала у Голышевых. «Сам» в Москве, а «сама» в печальном настроении, т. к. работы на 1962 не предвидится ни в Гослите, ни в «Иностранной литературе», ни в Детгизе. Потом пришла обратно грустная Мандельштамиха[234] — та в грустях, т. к. ее с квартиры попросили — хозяйке не понравился ейный литературный салон, ночные бдения на высокие темы и прочий бардак.