Шпион - Селеста Брэдли

– Ага, – кивнул Баттон с понимающим видом. – Вы увлеклись нашим Джеймсом.

– Нет! – Филиппа вскочила. – Конечно, он замечательный человек, но… я хочу сказать, я не могу… Ничего такого и в помине нет!

– Филиппа, дорогая, вы совершенно нелогичны!

– Я понимаю, но, пожалуйста, не говорите ничего!

Мгновение он спокойно смотрел на нее, этот маленький чопорный человечек, от которого, вполне возможно, зависела сейчас ее жизнь.

– Вы можете поклясться, что у вас нет иного мотива для того, чтобы находиться здесь, кроме желания укрыться в безопасном месте?

Она быстро кивнула. Это действительно был ее главный мотив.

– Это единственное, что мне нужно, клянусь. И я могу помочь Робби учиться, я знаю, что могу. Хотя понимаю, что это не может оправдать мою ложь.

Баттон вздохнул:

– Мне не следовало бы этого делать. Миледи рассердится, если узнает.

– Миледи?

– Моя госпожа, леди Рейнз. Моя хозяйка и сестра мистера Каннингтона.

Филиппа кивнула:

– Ах да. Агата. Джеймс говорил, мне.

Баттон погрозил ей пальцем.

– Не допускайте такой фамильярности, мисс. Она для вас «леди Рейнз», пока миледи сама не разрешит обращаться к ней по-другому. – Он сокрушенно вздохнул. – Хотя долго ждать, по-видимому, не придется. Никакого уважения к своему положению, доложу я вам. На дружеской ноге с самим принцем-регентом, а ведь если бы ей позволили, не погнушалась бы сама стричь овец.

Овец? День становился все более странным. Филиппа протерла глаза.

– Так что там насчет овец?

– А что насчет овец? Глупые животные, соображения ни на грамм.

Баттон встал и галантно предложил Филиппе руку, помогая подняться. Мелочь, но как приятно, когда с тобой опять обращаются как с дамой. Неторопливым движением Баттон достал из жилетного кармана портновскую ленту.

– Боюсь, мне придется позволить себе некоторую вольность, – произнес он непринужденно. – Станьте прямо, пожалуйста.

Баттон стал снимать мерки, о которых ни одна леди не имела понятия. Когда с этим было покончено, оба стояли пунцовые, особенно Филиппа, Ее щеки буквально пылали.

– Боже мой! – произнесла она, слегка задыхаясь. – С модистками все-таки проще.

Баттон прочистил горло.

– Совершенно с вами согласен. И все же лучше я, чем кто-то другой.

Он убрал ленту и склонился над рукой Филиппы.

– Сейчас я вас покину, мисс Уолтерс. Ваш парадный костюм вы получите завтра, Когда будете танцевать с юной мисс Трапп, не забывайте вести партнершу. – Баттон усмехнулся.

Подняв трость, Джеймс постучал по потолку экипажа. Когда кучер распахнул маленький люк, внутрь начали попадать капли моросящего дождя.

– Отвезите меня домой, – приказал Джеймс.

В живых осталось не так много «лжецов» из поколения Этуотера. «Лжецам» редко удавалось прожить долгую жизнь, что было естественно, учитывая характер их занятий. И все же в то время криптографы Этуотера вряд ли подвергались таким опасностям.

В архиве хранились имена шифровальщиков, которые могли помнить Этуотера. К сожалению, тех, кого знал Джеймс, уже не было в живых. Некоторые из них работали вплоть до недавних нападений, но и они в настоящее время отправились в мир иной.

Не оставалось надежды и на то, что Уэдерби придет в себя. Сиделка, которую Джеймс нанял для ухода за своими соратниками, недавно сообщила, что здоровье Уэдерби ухудшается.

Большинство, за исключением Апкерка, погибли один за другим с интервалом в несколько недель в результате якобы несчастных случаев. Они срывались с обрыва, погибали, когда чистили пистолет или от сердечного приступа. Апкерка избили и сбросили в Темзу.

Апкерк мог бы оказаться самым полезным. Джеймс вспомнил, что Этуотера и Апкерка связывала давняя дружба. Если кто и знал, где находится дочь Этуотера, то только Апкерк.

Апкерк наверняка погиб до того, как Этуотер расстался со своей дочерью.

Но Этуотер этого не знал. Даже при хорошо налаженной связи в нынешних военных условиях требовались недели, чтобы письмо попало к адресату. И Этуотер скорее всего был уверен, что Апкерк жив и здоров и проживает в своем доме на…

Набалдашником трости Джеймс забарабанил по потолку.

– Я передумал. Едем на Чипсайд-Хай-стрит.

Дом Апкерка был погружен во тьму, тяжелые ставни закрывали окна, но Джеймса интересовал не этот дом. Он начал с дома, стоявшего слева от дома Апкерка. Джеймс велел кучеру остановиться в квартале от нужного ему места и, прежде чем выйти из экипажа, немного изменил свою внешность. Тщательно зачесал волосы назад, сменил белоснежный шелковый шейный платок на менее изысканный галстук в полоску, который завязал аккуратным, но простым узлом, и в довершение всего нацепил очки с простыми стеклами, которые в качестве средства маскировки пользовались у «лжецов» популярностью. Близорукий прищур окончательно преобразил его, теперь Джеймс был похож на дотошного суетливого клерка, выполняющего поручение своего хозяина-стряпчего.

– Прошу меня извинить, но мне нужна информация, касающаяся молодой леди, которая, как я предполагаю, приходила, чтобы встретиться с вашим соседом мистером Апкерком.

В первом доме ему не повезло. Хозяева были готовы помочь, но не имели ни малейшего понятия о даме, которая наводила справки об Апкерке. Визит в дом на противоположной стороне улицы оказался более удачным. Вышедшая на стук дама, как выяснилось, довольно долго беседовала с неизвестной.

– О да, я хорошо ее помню.

Джеймс поощряюще улыбнулся.

– Замечательно.

Кивнув, дама продолжила:

– Вероятно, пару недель назад… нет, больше. Месяц назад. Может быть, два?

Улыбка Джеймса слегка увяла. Только не это. Некоторые люди просто не способны вспомнить детали. Придется запастись терпением.

Час спустя, когда Джеймс выпил уже две чашки чая, дама продолжала развлекать его долгим перечислением своих недомоганий и противоречивыми политическими взглядами, но получить какие-то полезные сведения Каннингтону так и не удалось.

– Мне кажется, ее имя было довольно длинным. Да, очень длинным. Дездемона? Вильгельмина? Впрочем, нет, Филомена, я уверена. По крайней мере, мне так кажется.

– Может, вы вспомните что-нибудь еще? Не говорила ли девушка, куда направляется, где думает остановиться? Как была одета?

Дама сделала еще один глоток уже остывшего чаю. Джеймс, стараясь сохранять невозмутимость, тоже пригубил опостылевший напиток. От сидения в жестком неудобном кресле у него затекла шея, а доброжелательная, открытая улыбка превратилась в вымученную гримасу.