Дядюшка-флейтист - Клавдия Владимировна Лукашевич

class="a">[14] кружевное… Это мне графиня прислала… Мы с мамой на своих лошадях поедем. Прощайте, девицы, приходите непременно ко мне. Я вам все покажу, — суетилась и трещала громче всех Анюта Мухина.

Последними ушли с дедушкой-швейцаром сестры Андреевы. Наташа проводила их и осталась в приюте одна. Здесь ей предстояло пробыть еще несколько дней, а затем уйти прямо на новое место. А сегодня начальница позвала ее к себе — провести вечер. Тяжело было ей туда идти… Что она будет там делать, что говорить? Девушка всегда стеснялась начальницы, строгой и холодной…

Как не хватало сейчас Наташе родной, близкой души, ее участия и заботы… Одна, совсем одна — в этом большом и опасном мире!.. Она прошла в спальню, упала на постель и горько заплакала.

Вдруг она почувствовала, что ее кто-то трясет за плечи. Это была старая учительница.

— Петрова, Петрова, что так горюешь? Не плачь, душечка! Иди, тебя зовут, — старушка поцеловала Наташу и проводила к начальнице.

Девушка вступала теперь на новую, самостоятельную дорогу; жизнь без забот о куске хлеба насущного кончилась…

В мастерской

Около модного магазина с огромной черной вывеской, помещавшегося на первом этаже большого каменного дома, остановилась пролетка. С пролетки спрыгнула худенькая девушка и попросила стоявшего у ворот дворника взять ее вещи. Вещей было немного: небольшая корзинка, помещавшаяся в ногах извозчика, узел и картонка. Девушка расплатилась с извозчиком и робко вошла магазин. Оглянувшись по сторонам, она побледнела и незаметно перекрестилась.

Это была Наташа Петрова. Из приюта она переехала в мастерскую; так началась ее новая жизнь…

Навстречу ей выбежала девочка, оглядела ее и скрылась; из-за двери выглянуло несколько голов.

— Новая мастерица… — послышался шепот в дверях.

Из соседней комнаты вышла хозяйка, та самая высокая сутуловатая женщина, с которой Наташа уже познакомилась в приюте.

— Ну вот и приехали. Отлично!.. Работы у нас теперь — выше головы. Принимайтесь, да поусерднее. Самое главное в деле — быть добросовестной и даром хозяйский хлеб не есть, — голосом, похожим на мужской, заговорила хозяйка.

Наташа застенчиво молчала.

— Вы, может, думаете, душа моя, что у нас, как в «панционе» вашем?.. Нет уж, придется потесниться. В людях жить — не то что в «панционе»… Будете стараться — и вам будет хорошо… Я человек справедливый. Вы, может, думаете, что в людях жить легко?..

Наташа ничего не думала, но она помнила, как эта женщина расхваливала свою мастерскую, жизнь у нее мастериц и девочек. Наташа была удивлена и даже испугана — ей стало жутко от такой неприветливой встречи.

— Спать, душа моя, вам придется в темной комнате… Особого помещения у нас нет. Это ведь не «панцион»… Пойдите, там и поставьте вашу корзинку.

«Что это она все про пансион говорит? Я ведь и сама знаю, что не в пансион пришла», — подумала Наташа, и сердце ее сжалось.

Хозяйка открыла дверь в соседнюю с магазином комнату. Там у двух окон, выходивших на какой-то полутемный двор, работало человек двадцать — девушки и девочки.

Окна были открыты настежь. Раздавался сдержанный говор работниц, стучали швейные машинки. На столах, на табуретах валялись куски материи. Стояли манекены с готовыми платьями, простыми и нарядными. К обоям на стенах, к занавескам были приколоты рукава, воротники, выкройки, куски кружев и отделок.

Наташа смущенно окинула взглядом своих будущих товарок.

В этот ясный майский день они показались ей бледными и усталыми. И, несмотря на открытые окна, воздух в комнате был тяжелый, а над головами работавших точно струился пар или пыль. Окна выходили на задний двор, где виднелись сарай, прачечная и помойная яма.

Работницы подняли головы, множество глаз устремилось на новую мастерицу, и в большинстве — недружелюбно:

— Какая барышня-сударушка, белоручка, — сказал кто-то вполголоса.

Наташа услышала эти слова.

— С нами не шутите!.. Мы приютские, образованные, — ответил другой голос.

— Они, эти приютские, только по званию образованные… А подола, поди, подшить не умеют. Такие уж выскочки, — насмешливо заметила крайняя девушка с впалой грудью и больными глазами.

Наташа прошла за хозяйкой в темную проходную комнату, сплошь заставленную кроватями, корзинками, какой-то ненужной мебелью и разным хламом.

— Вот здесь, в углу, вы будете спать. Вон на той кровати. Девочки спят на полу. Там и поставьте свою корзинку и узел положите. После разберетесь.

У Наташи сжалось сердце. Она вспомнила чистенькую приютскую спальню, отдельный шкафчик у кровати, высокие комнаты… «Ну что ж делать, надо привыкать ко всему, — подумала она. — Лишь бы хозяйка да товарки были хорошие. А так ведь везде жить можно».

— Раздевайтесь. Идите скорее помогать. К Троице у нас так много работы, что дохнуть некогда, — приказала хозяйка.

Наташа быстро разделась и вышла в мастерскую.

— Вот мастерица. А вы ей будете помощница, — указала хозяйка на полную низенькую особу. Она была кокетливо одета в зеленое платье с черным передником; на голове — очень высокая прическа. Через плечо у нее висел сантиметр, а в лиф было воткнуто множество булавок и иголок.

Мастерица дала новой помощнице розовый кисейный лиф и велела пришивать к нему оборочки. Наташа села на указанное ей место около двери, взяла работу и склонилась над ней…

Она стала настоящей портнихой, помощницей мастерицы. С этой минуты такова ее доля — на всю жизнь… С утра до ночи склоняясь над работой, проведет она свою молодость…

Мастерица посмотрела на работу Наташи и насмешливо проговорила:

— Как же это вы оборку-то пришиваете? Разве можно в запошивку? Это ведь не деревенский холст!

— Как же мне пришивать? Покажите.

— Вы ведь ученая… Приютская… С «диплоном»… Где уж нам вас учить, — язвительно ответила мастерица.

Девушки захихикали… Наташа поняла, что попала к врагам.

Прошла неделя. Наташа вошла в жизнь мастерской, все узнала, все поняла и затосковала: «Какая ужасная жизнь! Ни правды, ни света, ни радости!..» Неужели она навсегда обречена тянуть эту лямку?

Главная мастерица жила на своей квартире, две помощницы и четырнадцать девочек-учениц жили у хозяйки. Все вставали в семь утра, в восемь садились за работу и целые дни шили и шили, не разгибая спины. Они должны были работать до восьми часов, но если была спешная работа, то сидели и до одиннадцати, и до двенадцати. Иногда работали и по воскресеньям.

Главная мастерица, Анна Ивановна, была женщина сердитая, беспощадная и к тому же крикунья. Необразованные женщины, поставленные в начальники, почти всегда тиранят и мучают подчиненных.

Наташу мастерица язвила на каждом шагу. Все, что она ни делала, было не так,