День гнева - Йонас Бонниер

Петер оказался прав. Синдре выглядел ужасно, – не по размеру просторные джинсы, застиранная синяя майка натянулась на животе. Глаза в красных прожилках, подбородок и щеки небриты, круги вокруг глаз темнее обычного и спина колесом. Из него как будто весь воздух вышел. Что и говорить, зрелище не для слабонервных.

Он смотрел на нее потухшими глазами:

– Да?

Ничего себе приветствие… В теле запульсировал адреналин.

– Ты неважно себя чувствуешь, Синдре, – не то спросила, не то констатировала Эва.

– Неважно, – согласился он. – Но это ведь неудивительно в моем положении, да?

– Петер говорил, что по утрам ты бродишь по дороге в халате.

Он дернул плечами. После смерти жены у Синдре не хватало сил пользоваться собственной ванной, и он ходил мыться к Альме.

– Так дальше продолжаться не может, ты сам должен это понимать.

Он поднял на нее взгляд, в котором не отражалось ничего и тем более раскаяния.

За его спиной в гостиной Ясмина занималась Антоном и Ирис. Эва нагнулась и помахала ей рукой. После рождественских каникул в доме Форсманов снова будет детский сад, в том числе и для детей Эвы. Значит, здесь должно быть место для игр и смеха, и позаботиться об этом – задача Эвы.

– Покажи, – попросила она шепотом, чтобы не было слышно в гостиной.

Синдре посмотрел на нее, как насторожившийся зверь:

– Что показать?

– Покажи, где все произошло.

Он медлил. Не отказывался, но и не двигался с места.

– Просто покажи.

– Там, наверху, – пробормотал Синдре. – Пойдем, если так хочешь.

– Я здесь не ради прихоти, – заметила Эва. – Веди.

Он постоял еще несколько секунд, словно все еще на что-то надеясь, но потом вздохнул, повернулся и, тяжело ступая, пошел впереди нее по лестнице.

Эва еще раз кивнула детям и печально улыбнулась.

– Привет, Эва, – помахала в ответ Ирис.

На последней ступеньке Синдре остановился, Эва шла за ним почти вплотную.

– В чем дело? – недовольно спросила она.

– Зачем тебе это нужно?

– Это нужно не мне, Синдре. Жизнь продолжается, понимаешь? Нам надо думать о будущем, а не о прошлом. Веди.

Он шагнул на последнюю ступеньку и повернул налево, в спальню, где Эва когда-то учила Кристину совершенствоваться, давая понять, что Кнутбю не какой-нибудь там Кристинехамн, а Филадельфийская община – не обычный пасторский приход.

Синдре тяжело сел на кровати и сделал жест в сторону ванной:

– Там. Я нашел ее там.

– Покажи, – настаивала Эва.

– Нет, – он почти незаметно мотнул головой.

– Да.

– Эва, я не хочу. Это… я даже не могу описать тебе, как все это было.

Синдре замолчал, не желая продолжать разговор. Его «нет» прозвучало слишком категорично, чтобы Эва смогла его проигнорировать.

– Тогда я сделаю все сама, – сказала она.

Эва сама не знала, что ожидала увидеть в этой комнате, но ее поразили царившие там чистота и стерильность. Кто-то основательно прибрался. Более того, стены, ванна, раковины и пол были тщательно продезинфицированы. Резкий химический запах, отсутствие полотенец и резинового коврика под ногами делали обстановку безликой, почти казарменной.

Эва заткнула сливное отверстие пробкой и включила теплую воду. Догадывался ли Синдре, что у нее на уме? Возможно. С первого дня знакомства оба заметили удивительную способность предугадывать мысли и слова друг друга. Отчасти именно поэтому Эва и решила, что место Синдре Форсмана рядом с ней, в Кнутбю. Что вместе они смогут многое.

Она быстро разделась. Брюки положила на унитаз, футболку сверху. Осталась в бикини. Эва впервые обнажалась перед Синдре, и случай для этого был как будто не совсем подходящий. С другой стороны, это бикини она не надевала с прошлого лета, и черная ткань странно смотрелась на фоне бледной кожи. Но Эва отбросила прочь все сомнения, повторив, что делает это не ради себя. Она вышла из ванной:

– А теперь помоемся вместе.

Если до сих пор Синдре был просто бледен, то сейчас он побелел как мел.

– Что?.. Нет.

Эва встала перед ним, заслонив собой вид на луга за окном, и вздрогнула, когда Синдре посмотрел на ее грудь.

– Мы сделаем это вместе, – повторила она. – Ты прекрасно понимаешь, что не можешь и дальше пользоваться чужой ванной. Еще раз пройдешься по улице в халате – и пойдут разговоры. Ты пастор общины Кнутбю, образец поведения для людей. Это большая ответственность.

Она протянула руку, которую Синдре, в конце концов, принял, поднявшись с места.

– У тебя есть плавки?

Несколько секунд Синдре вопросительно смотрел на Эву, а потом кивнул.

– Надевай их и приходи ко мне.

Она отпустила его руку и вошла в ванную. Осторожно ступила в воду, села. Спустя несколько минут Синдре открыл дверь. Он был в синих плавках с тиграми и выглядел несчастней некуда.

– Ну давай, – подбодрила его Эва. – Это не так страшно, как кажется.

Еще пару секунд он молча смотрел на нее, но видел совсем другое. Эва хорошо представляла себе, что именно, Петер описал картину достаточно подробно. Розовая от крови вода и безжизненное тело. Ткань футболки шевелилась, и это создавало иллюзию еще теплящейся жизни.

– Давай же, Синдре, – повторила она мягче.

Синдре сделал еще два шага, быстро перешагнул через бортик и сел лицом к ней. Вода продолжала течь.

– Не холодно? – спросила Эва.

Он покачал головой. Подобрал ноги к груди, сжался, чтобы оставить ей как можно больше места. Ванна была совсем маленькая, явно не предназначенная для двоих.

Эва поднялась, повернулась к Синдре спиной и снова села, между его ног. Они не двигались, пока вода в ванне не стала переливаться через край. Тогда Эва прикрутила кран.

– Теперь можешь меня потрогать, – разрешила она.

Расслышал ли Синдре, как она при этом почти неслышно вздохнула?

– Невеста хочет, чтобы жених приласкал ее, – разъяснила Эва.

Этот ритуал придумала не она и не Синдре. Просто сразу после церемонии венчания в церкви оба почему-то решили, что так должно быть.

Синдре сидел за спиной Эвы и не двигался. Потом под водой взял ее руку в свою и приложил к своей промежности. Поначалу он ласкал медленно, почти механически, а потом дело пошло быстрее. Когда мышцы на бедрах Эвы напряглись и она откинулась назад, прижавшись к нему почти вплотную, Синдре запустил руку в ее трусы. Нижней частью спины Эва чувствовала, как напрягся его член.