Алтын-Толобас - Борис Акунин

Когда Фандорин закончил свою готическую повесть, котораяздесь, в чопорном казенном кабинете, верно, звучала совершеннейшим бредомнаркомана, воцарилась тишина. В открытой форточке, подрагивая на сквозняке,печально позванивал японский колокольчик.

– Вы думаете, что я спятил? – не выдержал тяжелой паузымагистр. Что у меня мания преследования? Честно говоря, я и сам не вполнеуверен, что мне всё это…

Пампкин жестом остановил его.

– Нет, сэр Николас, я вижу, что вы рассказали правду. Вовсяком случае, то, что вам представляется правдой. Более того, я даже готовповерить, что вы не имеете ни малейшего понятия о том, почему вас хотятликвидировать. Я много лет провел в этой стране, и я знаю: здесь можетпроизойти всё, что угодно. Абсолютно всё… И человеческая жизнь тут стоит неслишком дорого. Тем не менее ваша история, безусловно, имеет какое-то вполнерациональное объяснение.

– Какое?! – вскричал Николас. – Я первый день в Москве! Япредставитель тихой, мало кому интересной профессии! Какой тут может бытьрациональный мотив?

Советник по безопасности вздохнул, чуть качнул головой.

– Могу предположить минимум три. Первый: вас приняли закого-то другого. Хоть это и маловероятно, если учесть, что киллер поджидал васв гостиничном номере. Второе: вы видели что-то лишнее и сами этого не поняли.Третье: кто-то, принимающий решения, заблуждается, считая, что вы видели нечтолишнее. Да мало ли что может быть…

Хотите добрый совет?

Совет от чиновника Форин оффиса? Николас захлопал светлымиресницами. Должно быть, мистер Пампкин в самом деле прожил в России слишкомдолго и от этого отчасти обрусел – даже вон курит папиросы «Беломорканал».

– Совет? – недоверчиво переспросил он.

– Ну да. – Лоуренс Пампкин с некоторым смущением пояснил. –Я же советник.

– Да, буду очень признателен!

– Оставайтесь до завтра в посольстве. Можете переночевать натом диване – я сам иногда тут сплю, когда засиживаюсь допоздна. Никуда невыходите. Канцелярия уже закрыта, но утром вам выдадут временный паспорт. Моилюди вывезут вас в багажнике автомобиля и доставят прямиком к лондонскомурейсу. Уносите ноги, сэр Николас, пока целы. Иначе, боюсь, придется отправлятьвас на родину в свинцовом гробу.

Такого совета Фандорин никак не ожидал.

– Но если я сейчас уеду, я не узнаю, что всё это означало, ипотом буду терзаться догадками всю оставшуюся жизнь. И потом, я не могувернуться домой без завещания фон Дорна! Мне не простят этого потомки.

– Так у вас есть дети? – нахмурился советник, будто этотфакт еще больше усложнял дело.

– Нет. Но когда-нибудь будут. А почему вы спросили? –насторожился Николас. Пампкин ответил не сразу.

– Я не знаю, сэр, кто и зачем хочет вас убить. Но, видимо,очень хочет. Возможно, это мафия. Или спецслужбы, которых тут теперь развелосьбессчетное количество, и у каждой свои секреты, свои интересы. Раньше былогораздо проще: КГБ да ГРУ, и всё, а теперь Россия переживает период феодальнойраздробленности, у каждого князька свой штат профессионалов по проведениюспецопераций. Да некоторые подразделения еще берутся за выполнение частныхзаказов. Очень трудно стало работать, – пожаловался мистер Пампкин. – Я этоговорю к тому, что защитить вас мне не удастся. У меня хорошие связи, многодобрых знакомств в туземных силовых структурах, но в вашем случае я просто незнаю, на кого нужно выходить и к кому обращаться. А пока я буду наводитьсправки… – Он красноречиво чиркнул желтым от никотина пальцем себе по горлу.Николаса от этого жеста замутило. – Да и по возвращении в Лондон на вашем местея вел бы себя поосторожней. Кто знает, насколько серьезны намерения вашихнедоброжелателей. Могут добраться до вас и в Британии. Прецеденты имеются… Может,поедете в какую-нибудь археологическую экспедицию на полгодика-годик? В ЮжнуюАмерику или там в Гималаи.

Это было просто неслыханно! Государственный служащий,представитель учреждения, созданного для того, чтобы обеспечивать безопасностьбританских граждан, советовал ни в чем не повинному человеку забиться в щель,поставить крест на собственной жизни, на профессиональной карьере.

– Я не археолог, я историк, – отрезал Фандорин. – В Гималаяхмне делать нечего. А отсюда я не уеду до тех пор, пока не верну своюсобственность!

Страха больше не было. Вместо него нахлынула злость: нанечестный трюк, который выкинула судьба; на этого непрошеного советчика,которому только бы поскорей избавиться от докучной проблемы; на вязкую,нелепую, гнусную страну, в которой перестают действовать законы разума илогики. Черт занес сюда Корнелиуса фон Дорна! Что ему не сиделось в своейШвабии?

Но стоило Николасу мысленно произнести эти крамольные слова,и он тут же вжал голову в плечи. Померещилось, будто все восемь поколенийрусских Фандориных во главе с самим Корнелиусом сурово смотрят на своегоникчемного потомка и презрительно качают головами – усатыми, бородатыми или жеукрашенными бакенбардами:

«Стыдись, Николас Фандорин. Не смей рассуждать так о своейотчизне. Нет ничего позорнее измены и малодушия».

Советник зашевелил мясистыми губами и открыл было рот, номагистр перебил его самым невежливым образом:

– Я знаю заранее всё, что вы мне скажете. Что здесь неБритания и не Европа. Что милиция не станет меня защищать от этого очкастогоковбоя и не будет искать мой кейс, потому что это никому не нужно. Что здесьджунгли. Что русские – нецивилизованная нация, не имеющая представления оправах личности, о человеческом достоинстве, о законности. Что всё здесьразъедено коррупцией. Отлично! Я не спорю! Так всё и есть! – Он возбудился дотого, что ударил кулаком по толотому кожаному подлокотнику. – Но именно этим яи воспользуюсь. Милиция не будет искать пропажу, потому что у нее нет стимула?Я дам ей стимул! Я объявлю награду за возвращение письма и ноутбука. Десять,нет двадцать тысяч фунтов. Пятьдесят! Понадобится – сто! Я заложу квартиру, явозьму в банке ссуду, но я верну нашу семейную реликвию! Как вы думаете, мистерПампкин, прибавится прыти у суперинтенданта уголовной полиции, или как он тут уних называется, если я посулю премию в 100 тысяч фунтов?

Советник по безопасности, кажется, тоже начинал злиться.Сдвинул мохнатые брови, неприязненно прищурился и сказал: