Черное сердце - Геннадий Геннадьевич Сорокин

– Ничего, – честно признался я.

– Вот так же и современные африканцы: знают, что когда-то, давним-давно, их предки чтили культ вуду, а что это был за культ и в чем состоял, им неведомо просто потому, что неинтересно. Если бы жрецы культа могли показывать чудеса, тогда – да, тогда другое дело. А так…

Я понял, что тему разговора надо менять, иначе она увильнет от расспросов, отделается общими словами, и я впустую проведу вечер.

– Ты серьезно собиралась за него замуж?

– За кого? За Адама? – искренне удивилась она. – Не верь всему, что про меня говорят. Если хочешь, я расскажу об отношениях с Моро. Но вначале ответь на один вопрос: что бы твои родители сказали, если бы ты пришел с негритянкой и заявил, что хочешь жениться на ней? Твоя мама одобрила бы выбор?

– Моя мать упала бы замертво, если бы поняла, что я не шучу. Остальные родственники убили бы меня на месте или прокляли и изгнали на веки вечные из семьи. У моей матери были и есть стойкие убеждения, которые она ни при каких условиях не поменяет. Странное дело: мама не из глухой патриархальной деревни, не из пуританской секты, не ханжа, но она считает всех молодых девушек с обесцвеченными волосами развратницами и проститутками.

– А как же тогда…

Вероника не знала, как сказать, и просто протянула руку, указывая на завод. Я понял, кого она имеет в виду.

– Лариса не исключение. Мало того, что она крашеная блондинка, она еще и пэтэушница, то есть вдвойне не подходящая для меня кандидатура. Моя мать никогда не примет ее за невесту и будущую сноху. Если Лариса перекрасится и поступит на заочное отделение в институт, то доверия к ней все равно не будет.

– Как ты к этому относишься?

– Я? Мне по фигу, что мои родственники думают о девушке, которая мне нравится. Я враг условностей, тем более таких, которые растут из неведомых корней. Женщина с сигаретой – вовсе не значит падшая женщина. Женатый мужчина, с интересом рассматривающий девушек в коротких юбках, вовсе не собирается наставить рога жене, в нем просто играет здоровый половой инстинкт, а не стремление к адюльтеру.

– Если родители – не препятствие, тогда почему ты не женишься на Ларисе?

– Она категорически не желает переезжать в общежитие, а я, в свою очередь, ни за что не пойду жить к ней. Здесь я хозяин, а там буду квартирантом, который не может поутру в трусах пройти. Замкнутый круг, который, по-моему, никуда не приведет. Еще момент! Мама Ларисы относится ко мне, мягко говоря, скептически. Не знаю, какого избранника она желает дочери, но я ей не подхожу.

– Интересная ситуация, – задумчиво сказала Гулянова.

Вероника обернулась, по-новому оценила предоставленную мне заводом комнату, прикинула, какая мебель бы сюда вошла и как ее можно было бы расставить.

«Боже мой! – подумал я. – Девчонка ничего не стесняется, а ей всего девятнадцать лет. На заводе рано взрослеют? Она ведет себя как женщина, успевшая побывать замужем и со скандалом развестись. Понять ее можно: вдвоем жить легче во всех отношениях. Если Лариса выделывается, не желает жить в общежитии, то Веронике переезжать никуда не надо. Вещички из комнаты в комнату можно за полчаса перенести. Еще немного, и разговор у нас пойдет не в ту сторону. Пора приступать к делу».

– Откровенность за откровенность, – предложил я. – Ты перевелась на заочное отделение из-за Моро?

– Точнее, из-за слухов вокруг меня и Моро, – сказала она, очнувшись от навязчивых планов изменить семейное положение. – Если бы не этот подонок Самуэль, я бы до сих пор за партой сидела. Он к директрисе побежал, такой чепухи про меня наговорил, что Августа Ивановна валидол глотала. Скажи, я похожа на безмозглую дурочку, которая не знает, чего в жизни хочет? Моро приехал в Советский Союз из Гамбии. Знаешь, где такая страна находится? Государственная религия в Гамбии – ислам. Адам – мусульманин. Здесь, в атеистическом Советском Союзе, иностранные студенты свои религиозные убеждения напоказ не выставляют. Адам в быту не отличается от нас. Свинину не ест, ну и что с того? У меня знакомая колбасу не ест. Даже если очень голодная, к колбасе не притронется. У всех есть свои предпочтения и свои вкусы, необязательно продиктованные религией. Я от кого-то слышала, что ты пряники не ешь. Это правда? Говорят, что мужики сидели, выпивали, предложили тебе свежим пряничком закусить, а ты отказался.

– Было дело! – согласился я. – С детства не ем пряники. Лягушку живую с голодухи проглотить могу, а пряник – не буду.

Я встал, воткнул в розетку чайник.

«Интересно, что она еще про меня знает? – промелькнула мысль. – Сейчас главное – не углубиться в мелочи, не перейти на мои кулинарные пристрастия, иначе нить разговора потеряем».

Вероника не думала уходить от разговора. Начала так начала!

– Представь: ты познакомился с девушкой, хорошенькой блондиночкой, как Лариса Калмыкова. Вы встречаетесь долго-долго, целую неделю. Вам интересно вдвоем: есть о чем поговорить, в кровати у вас все отлично – препятствий для женитьбы нет. Скажи, перед тем как повести подругу в ЗАГС, ты поинтересуешься, кто ее родители, где она работает и кем будет работать через десять лет? Предположим, на ее прошлое тебе наплевать, но о будущем-то ты должен задуматься? Серьезные отношения начинаются с быта, а не с любви.

– Кроме Ларисы других примеров не было? – поддел я.

– Марина Селезнева пойдет? – ответно сыронизировала она.

– Нет, конечно. С Мариной будет как в анекдоте: «Я не обиделась. Я просто не могу так сразу сосчитать, сколько парней было до тебя».

– Так вот, все вокруг умные, а меня почему-то за дурочку держат: увидела Вероника африканца и тут же решила выйти за него замуж и в Гамбию уехать. По законам Гамбии мужчина может иметь до четырех жен. Откуда я знаю, сколько жен Адам на родине оставил? Паспорта его я не видела и не спрашивала, а он о женах молчал. Представь, приехала я в Африку, познакомилась с его женами, поселилась в хибаре без водопровода. Утром, до восхода солнца, дали мне в руку мотыгу и отправили на плантацию хлопковые кусты окучивать. К кому жаловаться побежишь? К консулу? Так к нему еще дорогу найти надо, а как ее найдешь, если я ни по-английски, ни на местном языке двух слов связать не могу? Адам говорил, что будет в сельскохозяйственном кооперативе бухгалтером работать, а где этот кооператив находится, молчал. Дураку понятно, что где-то в дебрях Африки. Романтика! Днем из-за жары на улицу носа не высунешь, а ночью гиены под дверью воют, сожрать тебя живьем хотят. Не собиралась я за него замуж никогда, даже в мыслях такой чепухи не было.

– Откуда тогда эти разговоры пошли?

– Самуэль приревновал. Там как дело было… Тебе рассказывать с самого начала или с моего изгнания из техникума? В начале было слово, и слово было «общественно-патриотическая работа». Руководство техникума считает, что иностранные студенты в обязательном порядке должны принимать участие в общественно-политических мероприятиях.

В конце октября 1981 года военрук решил провести урок мужества, посвященный Октябрьской революции. Участников революции, естественно, не нашли, о чем со сцены говорить, было непонятно. Режиссер из драмтеатра написал сценарий «Октябрьская революция – заря освобождения порабощенных народов Азии и Африки». Тему урока выбрали только потому, что у нас африканцы учились. Если бы их не было, то говорили бы об освобождении пролетариата или о единстве народов СССР. Октябрьская революция – такая тема, что под нее можно все что угодно подогнать. «Октябрьская революция – мощный стимул для развития животноводства и птицеводства». Что, не тема, что ли?

Ведущими урока выбрали меня и Самуэля. С ним все понятно: герой национально-освободительного движения, Че Гевара наших дней. Спрашивается, почему соведущей выбрали меня – не общественницу, не отличницу, обычную ученицу третьего курса? Военрук с солдафонской откровенностью сказал: «Ты подходишь нам по фактуре: коса до пояса, славянские черты лица, крепкая фигура». Хорошо еще, не сказал, что на мне шпалы возить можно. Я в отчаянии хотела косу обрезать, потом побоялась, что это сочтут за вызов и такую характеристику после окончания учебы напишут, что в тюрьму не возьмут. Пришлось взять сценарий и начать репетировать выступление.