Несравненное право - Вера Камша

Рене рванул из-за пояса пистоль и выстрелил в упор. Юноша, не охнув, свалился у ног капитана, а тот громовым голосом, перекрывшим и ветер, и море, приказал ставить все паруса.

— Да поторапливайтесь, дорог каждый миг!

— Давай, песьи дети, два хвоста четыре уха! — радостно заорал Теодор, вновь становясь самим собой.

Матросы, охваченные неистовой надеждой, даже не попытались понять, зачем и кому это нужно. Не рассуждая, не думая, они бросились к мачтам. Выполняя приказ, они не смотрели по сторонам, торопясь отвязывать марселя и вязать рифы.

Корабль лихорадочно одевался парусами, продолжая нестись к страшному слепому пятну, на которое больше не глядел никто, кроме капитана. Рука Рене почему-то потянулась к шпаге — прощальному подарку Рамиэрля. Наверное, встречать смерть с оружием в руках было у Арроев в крови, потому что ничем иным объяснить необоримое желание ощутить в руке эфес было нельзя. Почти все паруса были поставлены, когда прямо перед фигурой вздыбившейся рыси поднялась чудовищная волна, но не воды, а чего-то похожего и не похожего на туман, грязно-белая и плотная, как предвесенний снег. Рене молча стиснул зубы, и в следующую секунду белесая мгла поглотила корабль.

Эстель Оскора

В моих ушах еще стоял страшный крик гибнущей рыси, а меня уже тащило куда-то, и не было силы, которая могла бы остановить это движение. Я летела вниз и вниз, земля подо мной разверзлась, и я оказалась в какой-то узкой трубе с радужными стенами. Я проваливалась в пустоту, чувствуя касание этих стен, блестящих и гладких, словно бы стеклянных. Впрочем, даже будь они из гранита, это ничего не изменило бы — мои руки были вытянуты над головой, бедра касались стен туннеля, движение становилось все быстрее и быстрее. Я не могла ничего предпринять, разве что закинуть вверх голову и смотреть на стремительно уменьшающееся черное пятно — отверстие, в которое я провалилась. Оно сжималось, превращаясь в темную точку, казавшуюся на фоне ярких, меняющих свет стен звездой… Темной звездой! Потом погасла и она, и семицветный змей окончательно поглотил меня.

Не знаю почему, но я не догадалась закрыть глаза, и чудовищная пляска цвета выжигала ум и память. Исчезали и недавние воспоминания, и страхи, и туманные детские впечатления. Лица, звуки, жесты, ощущения боли и наслаждения — все вымывалось мерцающим потоком, а тонкий омерзительный свист на пределе человеческого восприятия сводил с ума.

Бравурное безумие поглощало меня, и вскоре в моей бедной голове осталась только одна мысль. Рене! Я жива. Он тоже жив. Я должна вернуться к нему! Я должна его найти! Я вернусь, вернусь, вернусь…

Свист неожиданно прекратился, пульсирующие стены расступились и погасли. Падение продолжалось, но на смену семи цветам — если я выпутаюсь, клянусь носить только черное и белое — пришла благословенная тьма, прерываемая редкими сполохами. Затем огней и огоньков стало больше, они сходились и расходились, принимая самые прихотливые очертания.

Все вместе напоминало старинные астрологические карты, когда звезды соединяют золотым пунктиром в прихотливые рисунки. Где, когда я видела нечто подобное?! Не помню! Но именно эти очертания были мне неизвестны.

Чудовищная тварь с клешнями, тремя парами ног и изогнутым хвостом пронеслась мимо, а с другой стороны уже разевал пасть безумный лев и наклонял рогатую голову огромный бык, один глаз которого мерцал странным двойным блеском. Сверкающая сеть окружила меня со всех сторон. Птица с изогнутым носом, размером с ее собственное тело, уставилась на меня, молча разевая и закрывая чудовищный клюв. Гончие псы, медленно и плавно выбрасывая в беге длинные лапы, гнали призрачную дичь… Колесом прокатилась оброненная неведомым владыкой корона…

Я уже ничего не понимала. То ли я проносилась мимо звездных чудовищ, то ли висела во тьме, а они, не замечая меня, следовали своим путем. Потом появились Другие. Я пока не могла их видеть, но ощущала чье-то присутствие — ледяное, безжалостное и безмозглое. Им нужно было мое тепло, хоть оно не могло ни насытить их, ни согреть. Это была гибель, и гибель отвратительная и окончательная. А я не могла позволить себя убить! Я должна была куда-то вернуться. И я была готова драться за это свое право, хотя нигде не сказано, как можно бороться с тенями, с тем, чего нет, и что одновременно есть до такой степени, что хочет и может тебя сожрать.

Мой полет продолжался, но медленнее, чем нужно, голодные сущности приближались, и их парализующее присутствие уже обволакивало, леденило, связывало волю… Нет! Проклятье! Нет! Я должна вернуться, и они меня не получат. Иначе все было зря! Что было? Не помню! Но я должна вернуться! Это очень важно! Неужели мне никто не поможет? Неужели нет никакой управы на это голодное ничто…

И все же я им не досталась! Трудно было что-то углядеть в кромешной темноте, но я все же увидела, как на меня взглянул странный глаз — то ли синий, то ли золотой, то ли зеленый, но с несколькими узкими змеиными зрачками. Это вполне могло сойти за предсмертный бред, если бы бестелесные не шарахнулись в стороны. Глаз мелькнул и пропал, как и не было. Зато мне померещилось, что меня прикрывают огромные крылья. Не могу поклясться, но мне показалось, что это какая-то птица — вроде гигантского орла. Мне даже почудился разгневанный клекот и отвратительный чмокающий звук, словно на части рвали нечто студенистое и упругое одновременно, а затем мой полет вновь обрел стремительность. На смену радужным стенам пришли серебряные, сияющие столь ярко, что я все же закрыла глаза. И сознание покинуло меня окончательно…

2231 год от В.И.

21-й день месяца Собаки.

Лунный остров. Каплица Ларэна

Роман стоял над мертвым алтарем. Погасший огонь мог означать лишь одно — Залиэли больше нет. Будь она ранена, в плену, без сознания, колдовское пламя продолжало бы гореть. Пусть не столб синего огня, а тоненький язычок, как у грошовой церковной свечечки, но он бы мерцал, бился, жил. Рамиэрль слишком много видел и знал, чтоб позволить ложной надежде убаюкать себя. Залиэль погибла, и скорее всего Рене тоже. Без эльфийской магии «Созвездие» не продержится в таком гиблом месте и десятинки. А вот он, Роман, совершенно неожиданно уцелел и теперь не знал, что с этим делать.

Все последние дни он провел в ожидании своей смерти, которая бы выкупила для Герики проход в иные миры. Цена, назначенная тем, кто по своей воле желал оставить Тарру, была высока. Обойти запрет Светозарных можно было лишь ценой добровольно отданной жизни. Из двух вступивших во Врата проходил лишь один, причем ключом, открывающим ему дорогу, служила жизнь второго.

Рамиэрль родился и вырос в мире без богов, и потому в его голове до сих пор не укладывалось, как высшая сила сумела навязать свои условия двум кланам эльфов. Хотя, если взглянуть правде в глаза, сделано это было во имя благих целей. Неведомая Рамиэрлю, но хорошо памятная Залиэли Адена, про которую та говорила одновременно с благоговением и злостью, не желала бросать Тарру без защиты. Она прекрасно знала эльфов и нашла способ заставить их сражаться за мир, к которому Перворожденные были, в общем-то, достаточно равнодушны. Эльфы с готовностью ушли бы за своими богами, мимоходом погрустив о судьбе покидаемых ими земель, но они (по крайней мере, лучшие из них) не стали бы платить жизнями своих близких за право преклонить колено перед престолом Света.