Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - Стивен Пинкер

Гарантировать, что заразные идеологии не инфицируют страну, невозможно; но прививкой от них может послужить открытое общество, где люди и идеи перемещаются свободно, где никому не грозят кары за высказывание диссидентских взглядов, в том числе таких, которые, как кажется, противоречат общему мнению. Сравнительный иммунитет современных космополитичных демократий к геноцидам и идеологическим гражданским войнам в некотором роде доказывает это предположение. Доказывают его и рецидивы цензуры и самоизоляции в режимах, склонных к крупномасштабному насилию.

В начале этой главы я познакомил вас с теорией Баумайстера о мифе чистого зла. Когда люди размышляют с позиций морали, они принимают точку зрения жертвы и полагают, что исполнители насилия — садисты и психопаты. Моралисты смотрят на исторический спад насилия как на результат героической борьбы добра против зла. Великое поколение победило фашизм; движение за гражданские права победило расизм; наращивание вооружений в период президентства Рейгана ускорило коллапс коммунизма. Да, в мире действительно есть порочные люди, например садисты-психопаты и деспоты-нарциссы, но есть и герои. И все же снижением уровня насилия мы в основном обязаны историческому прогрессу. Деспоты умирают, и на их место не приходят новые, диктаторские режимы прекращают существование сами по себе, а не погибают в кровавой схватке.

Мифу о существовании чистого зла можно противопоставить знание, что причина большинства бед, которые люди навлекают друг на друга, кроется в мотивах, которые присущи всем нам. Отсюда можно сделать вывод: уровень насилия снижается по большей части потому, что люди теперь испытывают эти побуждения не так часто, не в полном объеме или не во всех жизненных ситуациях. Добрые ангелы, противостоящие нашим внутренним демонам, — тема следующей главы. Но узнать наших внутренних демонов получше — значит сделать первый шаг к контролю над ними.

Вторая половина ХХ в. была эрой психологии. Научные теории и результаты исследований, такие как иерархия доминирования, эксперименты Милгрэма и Аша или теория когнитивного диссонанса, все чаще становятся частью привычных представлений. Но в общественное сознание просочилась не только научная психология — стала общепринятой привычка смотреть на человеческие проблемы через психологические очки. Это было время роста мирового самосознания, вдохновленного грамотностью, мобильностью и новыми технологиями: «Так камера следит за каждым нашим движением, так мы смотрим друг на друга» (Пол Саймон). Все чаще мы изучаем свои мысли и чувства сразу с двух точек зрения: изнутри собственного черепа, где локализованы наши ощущения, и глазами ученого, для которого ощущения состоят из паттернов активности сформированного эволюцией мозга, со всеми его иллюзиями и заблуждениями.

Пока ни научная психология, ни житейская мудрость и близко не подошли к исчерпывающему ответу на вопрос, что же нами движет. Однако вода камень точит. Мне кажется, что всего несколько особенностей нашего когнитивного и эмоционального устройства вызывают к жизни значительную долю людских невзгод, которых в принципе можно избежать[1638]. Мне также кажется, что общее знание о существовании этих особенностей проредило зубцы в графиках насилия, а в будущем сможет выкорчевать гораздо больше. Каждый из пяти наших внутренних демонов имеет свои конструктивные особенности, которые нам стоило бы получше изучить.

Люди, особенно мужчины, слишком самоуверенны и переоценивают свои шансы на победу, а потому, когда они вступают в схватку, крови может пролиться больше, чем каждый из них рассчитывал. Люди, особенно мужчины, жаждут превосходства для себя и группы, к которой принадлежат, вступая в борьбу за доминирование, они не соизмеряют свои силы, и в результате страдают все. Люди жаждут мести, но считают обиды, преувеличивая собственную невиновность и злонамеренность врагов; если стороны ищут окончательной справедливости, они обрекают на конфликты и себя, и своих потомков. Люди способны не только превозмогать свое отвращение к насилию, но и обретать вкус к нему, а если они предаются ему в одиночестве или в сговоре с себе подобными, то могут стать садистами. А еще люди способны демонстрировать веру в убеждения, которых не придерживаются, потому что думают, что все вокруг их признают. Такие убеждения могут захлестнуть закрытое общество и подчинить его заклятию массового безумия.

Во все времена методы семейного воспитания позволяют заглянуть в принятую родителями концепцию человеческой природы. Когда родители верили во врожденную порочность детей, они лупили их за каждый чих; когда уверовали в их врожденную безгрешность, они запретили игру в вышибалы. Недавно, катаясь на велосипеде, я столкнулся с напоминанием о новейшей моде в понимании природы человека: я проезжал мимо матери, которая шла по тротуару в сопровождении двух своих детей — дошкольников. Девочка хныкала, а мать читала сыну нотацию. Догнав троицу, я услышал, как женщина строго произнесла: «Эмпатия!»

Мы живем в век эмпатии. Так говорится в манифесте выдающегося приматолога Франса де Вааля, и его книга — только одна из многих работ, воспевших эту человеческую способность в конце первых десяти лет нового тысячелетия[1639]. Вот примеры заголовков и подзаголовков книг, вышедших только в последние два года: «Век эмпатии» (The Age of Empathy), «Почему эмпатия важна» (Why Empathy Matters), «Социальная нейробиология эмпатии» (The Social Neuroscience of Empathy), «Наука эмпатии» (The Science of Empathy), «Эмпатический разрыв» (The Empathy Gap), «Почему эмпатия крайне важна (и находится в опасности)» (Why Empathy Is Essential (and Endangered), «Эмпатия в мировом масштабе» (Empathy in the Global World) и «Почему компании процветают, если культивируют эмпатию» (How Companies Prosper When They Create Widespread Empathy). Еще в одной книге, «Цивилизация эмпатии» (The Empathic Civilization), гражданский активист Джереми Рифкин так объясняет это ви́дение: