Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - Стивен Пинкер

Вот как! Возможно, вдалбливая в голову сына идею эмпатии, мать хотела не только заставить озорника не обижать сестру, но и стремилась расширить глобальную эмпатическую осознанность. Вероятно, на нее повлияли книги «Обучая эмпатии» (Teaching Empathy), «Обучая детей эмпатии» (Teaching Children Empathy) и «Корни эмпатии: изменяем мир ребенок за ребенком» (The Roots of Empathy: Changing the World Child by Child), авторы которых, следуя доводам педиатра Т. Берри Бразелтона, «стараются обеспечить ни больше ни меньше как мир во всем мире и защитить будущее нашей планеты, начиная со школ и отдельных классов — по одному ребенку, родителю, учителю за раз»[1641].

Уточню: я ничего не имею против эмпатии. Я думаю, что эмпатия — в целом, хоть и не всегда — отличная вещь, и я несколько раз апеллировал к ней в этой книге. Распространение эмпатии помогает объяснить, почему люди в наши дни отказываются от жестоких наказаний и почему их все больше заботят гуманитарные последствия войны. Однако сегодня эмпатия становится тем, чем в 1960-х гг. была любовь — сентиментальным идеалом, который превозносят до небес броскими фразами (что движет миром; что нужно миру сегодня; все, что тебе нужно), притом что ее способность уменьшать количество насилия в мире преувеличена. Я не считаю, что любовь или эмпатия имели какое-то отношение к тому, что Америка и Советы перестали размахивать ядерными дубинками и разжигать марионеточные войны. И хотя мне нравится думать, что эмпатии у меня не меньше, чем у других, вряд ли именно она не позволяет мне заказать убийство моих критиков, устроить драку из-за места на парковке, пригрозить жене, когда она говорит, что я веду себя глупо, или добиваться войны с Китаем, чтобы он не опередил нас по объемам производства. Мой разум не дает себе труда всерьез задуматься, каково это — пострадать от насилия и затем отказаться от него, почувствовав боль жертвы. Я вообще не рассуждаю так и не говорю ничего подобного, ведь это абсурдно, смехотворно, немыслимо. А вот для людей прошлых поколений в таком поведении не было ничего невообразимого. В какой-то мере снижение уровня насилия можно объяснить распространением эмпатии, но оно обусловлено и такими далекими от сантиментов качествами, как осмотрительность, расчетливость, справедливость, самоконтроль, нормы и табу, а также представлением о правах человека.

Эта глава посвящена добрым ангелам нашей природы: психологическим способностям, удерживающим нас от насилия. Их возрастающему со временем влиянию можно поставить в заслугу снижение уровня насилия. Эмпатия — одна из таких способностей, но не единственная. Как заметил более 250 лет назад Юм, оспаривать существование таких способностей абсурдно. И хотя и в наши дни порой приходится читать, что эволюция милосердия противоречит теории естественного отбора, парадокс этот разрешен уже несколько десятилетий назад. Расходясь во взглядах относительно деталей, биологи сегодня не сомневаются, что эволюционная динамика типа симбиоза, родства или различных форм взаимности может способствовать отбору по психологическим способностям, которые в подходящих обстоятельствах приближают людей к мирному сосуществованию[1642]. Слова, написанные Юмом в 1751 г., верны и сегодня:

Если сатирический дух заставляет меня доказывать, что значение эмпатии преувеличено, то это не для того, чтобы отрицать важность этого чувства добродетели или его неразрывную связь с природой человека.

По прочтении восьми глав, посвященных ужасным вещам, которые люди творят друг с другом, и темнейшим областям природы человека, которые их провоцируют, вы вправе предвкушать некоторый душевный подъем от главы о наших добрых ангелах. Но я устою перед искушением угодить читателю слишком уж счастливым концом. Зоны мозга, сдерживающие зловещие импульсы, имелись и у наших предков, которые держали рабов, сжигали ведьм и били детей, так что это явно не они делают людей добрыми по умолчанию. И вряд ли можно объяснить спад насилия, сказав, что в природе человека есть плохие черты, которые заставляют нас делать плохие вещи, и хорошие свойства, благодаря которым мы делаем вещи хорошие. (Война — я выиграл; мир — ты проиграл.) Изучение наших добрых ангелов должно показать, не только как они удерживают нас от насилия, но и почему это им так часто не удается, не только каким образом мы стали пользоваться ими чаще, но и почему истории пришлось ждать так долго, чтобы задействовать их на полную катушку.

Слову «эмпатия» вряд ли больше 100 лет. Авторство часто приписывают американскому психологу Эдварду Титченеру, который произнес его на лекции в 1909 г., хотя Оксфордский словарь английского языка ссылается на британскую писательницу Вернон Ли, которая употребляла его еще в 1904 г.[1644] Оба отталкивались от немецкого слова Einfühlung («вчувствоваться») и использовали, чтобы обозначить вид эстетического восприятия: «чувство или движение мышц разума», к примеру когда мы смотрим на небоскреб и воображаем самих себя стоящими прямо и высоко. Популярность слова в англоязычной литературе стала расти в середине 1940-х гг. и вскоре обошла такие викторианские добродетели, как «сила воли» (в 1961 г.) и «самоконтроль» (в середине 1980-х)[1645].