Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - Стивен Пинкер

Проблема с построением лучшего мира с помощью эмпатии в смысле эмоционального заражения, подражания, викарных эмоций и зеркальных нейронов состоит в том, что мы не можем рассчитывать на них как на триггер той эмпатии, которая нам нужна, а именно сопереживающей озабоченности благополучием другого. Сочувствие рождается внутри, оно следствие, а не причина отношения людей друг к другу. В зависимости от того, как наблюдатель расценивает отношения, его ответ на боль другого может быть эмпатическим, нейтральным или контрэмпатическим.

~

В главе 8 мы изучали структуры мозга, определяющие нашу склонность к насилию, теперь давайте взглянем на те его области, которые обусловливают существование наших добрых ангелов. Поиск сигналов эмпатии в мозге человека подтвердил, что викарные эмоции притупляются или усиливаются в зависимости от убеждений того, кто их испытывает. Клаус Ламм, Дэниел Батсон и Жан Декети просили участников эксперимента войти в положение пациента (подставного), страдающего от звона в ушах, — тот проходил «экспериментальное лечение»: в его наушники периодически подавался резкий звуковой сигнал, заставлявший человека заметно морщиться[1665]. Паттерн активности мозга участников в процессе сопереживания пациенту совпадал с паттерном, возникавшим, когда они сами слышали шум. Во-первых, возбуждалась часть островка — зона коры, которая, как мы уже знаем, отвечает за внутренние телесные ощущения (см. рис. 8–3). Во-вторых, загоралась миндалина — орган в форме миндального зернышка, реагирующий на пугающие и тревожные стимулы (см. рис. 8–2). В-третьих, наблюдалась активность в передне-средней поясной коре (см. рис. 8–4) — это бороздка с внутренней стороны полушария головного мозга, которая вовлечена в обработку мотивационного аспекта боли — не самого болезненного ощущения, но сильного желания, чтобы оно прекратилось. (Исследования показывают, что восприятие чужой боли обычно не активирует те части мозга, которые возбуждаются при реальных телесных ощущениях; это было бы ближе к галлюцинации, чем к эмпатии.) Участников никогда не помещали в ситуацию, которая могла бы вызвать контрэмпатию вроде соперничества или мести; они реагировали, исходя из когнитивного толкования ситуации. Если им говорили, что лечение сработало и пациент мучился не зря, активность их мозга, демонстрирующая тревогу и переживание чужой боли, затухала.

Общая картина, которую рисует нам изучение сострадающего мозга, такова: не существует центра эмпатии с нейронами эмпатии, но существуют сложные паттерны активации и модуляции, которые зависят от того, как наблюдатель интерпретирует затруднения другого и природу своих отношений с ним. Приблизительный атлас эмпатии может выглядеть следующим образом[1666]. Височно-теменной узел и близлежащая извилина (желобок) в верхней височной доле оценивают физическое и умственное состояние другого человека. Дорсолатеральная префронтальная кора и прилежащий лобный полюс (кончик лобной доли) вычисляют особенности ситуации и конечную цель. Орбитальная и вентромедиальная кора объединяют результаты этих вычислений и модулируют реакцию эволюционно старших, эмоциональных частей мозга. Миндалина реагирует на пугающие и тревожные стимулы, учитывая интерпретации, поступающие от расположенного неподалеку лобного полюса. Островок регистрирует отвращение, гнев и викарную боль. Передняя поясная кора переключает управление между системами мозга в ответ на срочные сигналы, посланные структурами, регистрирующими физическую или эмоциональную боль, или теми, что требуют взаимоисключающих реакций. К несчастью для теории зеркальных нейронов, наиболее ими богатые зоны мозга, то есть части лобных долей, планирующие моторные движения (самая задняя их область, расположенная над сильвиевой щелью), и зоны теменной доли, которые регистрируют телесные ощущения, по большей части не вовлечены в эмпатический ответ, за исключением областей теменных долей, отслеживающих положение тел присутствующих.

Но на самом деле ближайшие к эмпатии в смысле сострадания ткани мозга — это и не участки коры, и не подкорковые органы, а системы подводки и доставки гормонов. Окситоцин — это гормон, который вырабатывается гипоталамусом, он влияет на эмоциональные структуры мозга, включая миндалину и полосатое тело, и высвобождается гипофизом в кровеносную систему, через которую может воздействовать на весь организм[1667]. Исходной эволюционной функцией окситоцина была инициация процессов материнства, в том числе родов, грудного вскармливания и взращивания потомства. Однако в ходе эволюции способность гормона окситоцина снижать страх от близости к другим созданиям стала использоваться для поддержания других форм привязанности. К ним относится сексуальное возбуждение, гетеросексуальная привязанность у моногамных видов, супружеская и дружеская любовь, а также сочувствие и доверие между неродственниками. По этим причинам окситоцин иногда называют «гормоном объятий». Такое его использование для поддержания столь многих форм человеческой близости подкрепляет предположение Батсона, что материнская забота — эволюционный предшественник других форм сострадания у человека[1668].

В причудливом эксперименте по исследованию поведенческой экономики Эрнст Фер и его коллеги просили людей сыграть в игру «Доверие», когда испытуемые передавали деньги доверенному лицу; тот их приумножал и возвращал участнику сумму по своему выбору[1669]. Половина участников вдыхала назальный спрей, содержащий окситоцин, который может проникать из носа в мозг, а другая вдыхала плацебо. Те, кто получал окситоцин, отдавали больше денег незнакомцу — и пресса ударилась в буйные фантазии о продавцах автомобилей, распыляющих гормон через вентиляционную систему шоурумов, чтобы облапошить доверчивых клиентов. (Хотя почему-то никто так и не предложил распылять его с самолетов, чтобы поторопить наступление эпохи глобальной эмпатии.) Другие эксперименты показали, что вдыхание окситоцина делает людей более щедрыми в игре «Ультиматум» (где раздающий делит деньги, учитывая, что недовольный разделом принимающий может лишить вознаграждения обоих), но не в игре «Диктатор» (где принимающий может взять предложенное или отказаться, а раздающий не должен учитывать его реакцию). Вероятно, окситоциновая система — важный триггер сочувственного отклика на убеждения и желания других людей.

~

В главе 5 я ссылался на гипотезу Питера Сингера о расширении круга эмпатии, точнее круга сочувствия. Его глубочайшая основа — потребность заботиться о своих детях, а самый надежный триггер этого желания — геометрия детского лица, феномен восприятия, который мы называем умилением. В 1950 г. этолог Конрад Лоренц заметил, что существа, чье телосложение типично для детенышей животных, вызывают у наблюдателя чувство нежности. Характерные черты — большие глаза, верхняя часть черепа и лоб и маленькие конечности, тело, носик и челюсть[1670]. Рефлекс умиления первоначально был адаптацией, побуждающей матерей заботиться о своих отпрысках, но черты, которые его вызывают, могли быть преувеличены в самих младенцах (до той степени, пока это не мешает их здоровью), чтобы изменить реакцию матери от желания придушить дитя до желания о нем заботиться[1671]. Виды, которым повезло обладать детскими пропорциями тела, вызывают у человека реакцию «О, как мило!» и пользуются преимуществами сопереживающего участия. Мыши и кролики кажутся нам милее крыс и опоссумов, голуби — очаровательнее ворон, детеныши тюленей больше заслуживающими защиты, чем норки и другие юркие пушные зверьки. Мультипликаторы, дизайнеры плюшевых мишек и иллюстраторы аниме эксплуатируют этот рефлекс, стараясь сделать своих героев максимально симпатичными. В известном эссе об эволюции образа Микки-Мауса Стивен Джей Гулд описал постепенное увеличение размера глаз и черепа в те десятилетия, когда характер этого мышонка менялся от беспардонного паршивца до морально безупречного логотипа корпорации Уолта Диснея[1672]. Гулд не дожил до 2009 г. и не увидел, как компания Walt Disney, идя навстречу ожиданиям нынешних детей, которым нравятся более «резкие» и «опасные» персонажи, выпустила видеоигру, в которой черты Микки вновь стали более крысиными[1673].