Кузница Тьмы - Стивен Эриксон

за своего.

– Ладно. – Скара Бандарис отвел взгляд. – Подъем к воротам Обители Седис длинный, и каждого, кто к ним приближается, видно за полдня пути, так что у всех вас есть время сбежать на север, на тропу Джелеков. Меня вполне устроит, если я встречу свою судьбу в одиночестве.

– Мы поедем с вами, капитан, – сказал кто-то из солдат.

– До самой Обители Седис?

– Да, капитан.

Скара Бандарис горько улыбнулся:

– Глупцы обожают общество, друзья мои.

«Верховная жрица, пусть твоей верой станет непоколебимое признание неизвестного, даже непознаваемого. Если мы посвятим себя тайне и примем ее, то преследующий нас хаос обретет спокойствие, пока само море не превратится в безмятежное зеркало».

Слова ее богини вряд ли годились на роль священных постулатов, и Эмрал Ланеар, сидя в своей комнате, чувствовала себя полностью потерянной. Она отослала жриц прочь, оставшись наедине со своим неподвижным размытым отражением в зеркале. Как и подобало приверженцам любого культа, она присягнула служить Матери-Тьме в хрупкой надежде на ответные дары, и хотя эта мысль, столь грубо высказанная, обнажала односторонний характер сделки, каковой являлась вера, Эмрал больше не желала притворяться. Все нечеткости и неточности могли с тем же успехом оставаться в зеркале, где каждое пятно было благословением, и ничего менять она не собиралась.

И все же лицо, которое женщина сейчас видела перед собой, не было безмятежным отражением.

Если то, что Аномандер говорил про Синтару, правда, то все это насквозь пропитано иронией. Юная красота могла вынести откровение света, в то время как утрата ее с годами радовалась тьме; именно потому обе верховные жрицы действительно находились каждая на своем месте, и если Эмрал познала горечь, обнаружив, на какой стороне она обитает, то с этим уже ничего не поделать. По крайней мере, тьма с ее скрывающими все дарами была вечной. А вот Синтара в последующие столетия вполне могла проклясть то, что открывал ей свет.

Но сейчас они стояли друг против друга, готовые к участию в поединке, победить в котором по-настоящему в принципе было невозможно.

«Ибо со смертью одной теряется смысл другой. Следует ли мне добавить эту истину в наше скромное писание? Может быть, как заметку на полях, сделанную не столь изящным почерком, в спешке или же с сожалением».

Если священные слова не способны предложить ответ на отчаяние, то какая от них тогда польза? Если открывшаяся таким образом истина не побуждает к воздаянию, то высказывать ее – сущее проклятие, не более того.

«А если воздания не найти в царстве смертных, то этим нас невольно побуждают к бездействию и безразличию. Станешь ли ты обещать душе награду, погребенную под множеством различных гипотез? Неужели мы всю свою жизнь вынуждены тянуться за недосягаемым? Мечтать и надеяться, но так никогда и не узнать наверняка?»

«Верховная жрица, пусть твоей верой станет непоколебимое признание неизвестного, даже непознаваемого».

Преданность Матери-Тьме не обещала награды, превращая любую точку зрения в нечто низменное и одинокое. Откровение провозглашало пустоту, в которой была обречена барахтаться вера.

«Но возможно, слова Матери-Тьмы подразумевают именно такое откровение: хотя внутри мы – свет, однако снаружи нет ничего, кроме тьмы.

Синтара, мы противостоим друг другу как враги. Но кто знает, не является ли нечестивым даже такое сравнение?»

Нахмурившись, Эмрал достала письменный прибор, решив, что пришло время для примирения.

Звук поспешных шагов и быстрый стук в дверь заставили женщину вздрогнуть.

К ее удивлению, это оказался историк Райз Герат.

– Верховная жрица, прошу вас пойти со мной.

– Куда?

– Во двор, – ответил он. – Эмрал, там стоит тьма, непроницаемая тьма, и… – Он поколебался. – Верховная жрица, эта тьма кровоточит.

Пока они шли к выходу, Эмрал слышала слабые крики, на фоне которых раздавались громкие возгласы, будто кто-то пытался подавить царившую во дворе панику.

– Историк, – сказала она, – это вполне может быть магия Матери-Тьмы, так что бояться нечего.

– Ваше появление там и дальнейшее ваше поведение способны навести на подобную мысль, верховная жрица, – ответил Райз. – Собственно, потому я вас и позвал.

– Но вы ведь не верите, что это сотворила Матерь-Тьма?

Герат бросил на нее взгляд. Его морщинистое лицо побледнело.

– Признаюсь, я пришел к вам, желая получить успокаивающий ответ на принесенное мною известие.

– А если его нет?

Историк лишь покачал головой.

Они вышли наружу и увидели тисте, поспешно пятившихся прочь от странного сгустка темноты, занимавшего центральную часть двора. От входа в Цитадель больше не было видно ворот, поглощенных беспросветной тьмой, черной и клубящейся; от нее во все стороны тянулись извивавшиеся по булыжникам щупальца. Эмрал наблюдала, как тьма растет, скрывая привратные башни и помосты, где стояли оцепеневшие солдаты.

Шум голосов начал стихать, чему, похоже, способствовало внешнее спокойствие Эмрал.

Сам источник тьмы не издавал ни звука, но от него исходил холод – такой же, какой стоял в Зале Ночи. Эмрал напряженно разглядывала его, пытаясь понять, в самом ли деле сие сотворила Матерь-Тьма. Но с какой целью? Верховную жрицу одолевали сомнения.

И тут вдруг из тьмы галопом выехал всадник. Рослый мужчина в доспехах резко натянул поводья боевого коня, копыта которого высекли искры. Он остановился прямо перед Эмрал Ланеар и Райзом Гератом.

У женщины перехватило дыхание. Тьма позади всадника быстро рассеивалась.

Стоявший рядом историк поклонился:

– С возвращением, фаворит.

Повелитель Драконус спешился. От его плеч исходил холод, а на сапогах и доспехах блестел иней. Он снял перчатки.

– Верховная жрица, ты мне нужна, – объявил он.

– Фаворит?

Он показал на здание позади Эмрал:

– Матерь-Тьма знает, что я вернулся. Я обещал привезти ей дар, и сейчас ты должна меня сопровождать.

– В качестве кого? – спросила она.

– Первой Дочери Ночи.

– Но я не ношу такого титула.

Фаворит шагнул к ней.

– Отныне носишь, – сказал он, проходя мимо нее внутрь Цитадели; Эмрал последовала за ним вместе с Райзом Гератом.

Повелитель Драконус вошел в Большой зал и остановился в центре просторного помещения.

– Всем выйти! – приказал он.

Спокойный угрюмый мужчина, которого знала прежде Эмрал, полностью изменился. Теперь исходившее от него могущество ощущалось почти физически: казалось, его можно было пощупать. Драконус обратил к ней свой тяжелый взгляд:

– Верховная жрица, я вижу пустоту, которая заполняет тебя. Уступи взгляд своих глаз Матери-Тьме, чтобы она могла узреть мой дар.

– Фаворит, но я не знаю, как это сделать.

– Только потому, что никогда раньше не пыталась. Взгляни хорошенько на меня и распахни пинком дверь веры в своей душе.

Эмрал внезапно почувствовала, как в нее вливается чужая сущность, которая слегка пошевелилась, будто устраиваясь поудобнее в плохо подогнанной телесной оболочке, а