Кузница Тьмы - Стивен Эриксон

его лошадь, дрожа и истекая сочащейся из ран красной жидкостью. С обеих сторон появлялись другие смотрители, ковыляя по примятой траве, – в том числе Калат Хустейн, придерживавший одной рукой другую, явно сломанную между плечом и локтем. Лицо его было распорото, будто когтями.

Спиннок ошеломленно посмотрел в небо. Далеко на юге виднелась крошечная точка – последний дракон, которого еще можно было разглядеть в небе.

«Девять. Сержант насчитал их девять».

Услышав на дороге позади стук копыт, Эндест Силанн спустился в неглубокую канаву, пропуская всадника. Он плотнее закутался в плащ и надвинул капюшон, скрыв лицо в тени. Три дня назад, очнувшись в одиночестве в комнате историка, юноша обнаружил, что руки его обмотаны бинтами, впитавшими сочившуюся из них кровь.

Сперва Эндест обиделся, почувствовав себя в какой-то мере преданным, учитывая обещание Райза Герата оставаться с ним, но, выйдя из комнаты в коридор, где беспорядочно толпились охваченные паникой обитатели крепости, и узнав о пугающем явлении тьмы во дворе, он тут же забыл о своем недовольстве.

Драматическое возвращение фаворита потрясло всю Цитадель, и похоже было, что чудеса этого дня еще далеко не закончились. Почувствовав пробуждение Ночи, Эндест сбежал, будто напуганный ребенок, от потока тьмы, затопившего сперва Цитадель, а затем и весь Харканас.

Не взяв с собой никаких вещей, юноша отправился по дороге вдоль реки, ночуя в тех хижинах, что ему удавалось найти среди мрачных руин, оставшихся после погрома. Эндест почти никого не встречал по пути, а те, кто ему все же попадался, сторонились незнакомца, – впрочем, он и сам не особо стремился о чем-либо их просить, как бы ему ни хотелось есть. Все они боязливо озирались, будто дикие псы, и сами, похоже, умирали от голода. Казалось непостижимым, что Куральд Галейн столь быстро пришел в упадок. Эндест не раз чувствовал, как по щекам его текут беспомощные слезы.

Грязные бинты на руках жреца каждую ночь пропитывались свежей кровью, высыхавшей дочерна в течение дня. Но он наконец ушел от колдовской тьмы, и, хотя вокруг все так же тянулся испещренный выжженными прогалинами безмолвный лес, юноша ощутил какое-то странное, возможно вызванное усталостью, умиротворение. Слева шумела река, отмечая его путь. Отправляясь в свое странствие, Эндест ничего не знал о его цели, но сейчас понял, что это неведение лишь кажущееся.

Для него теперь существовало только одно место, которое становилось все ближе.

Эндест услышал, как чья-то лошадь замедлила шаг, и незнакомец поравнялся с ним. Юноше не хотелось ни с кем вступать в беседу, и его нисколько не интересовала личность всадника, но, когда тот заговорил, оказалось, что его голос прекрасно знаком молодому жрецу.

– Если нам предстоит встать на путь паломничества, то ты явно идешь не туда.

Эндест остановился и поклонился всаднику:

– Господин, я не знаю, принадлежит ли этот путь богине, но, кажется, я и в самом деле совершаю паломничество, хотя, пока вы не сказали, я об этом даже не подозревал.

– Похоже, путешествие изрядно измучило тебя, жрец, – заметил повелитель Аномандер.

– Если мне и приходится голодать, господин, то не по своей воле.

– Не стану тебе препятствовать, – сказал Аномандер. Достав из седельной сумки кожаный мешочек, он бросил его Эндесту. – Поешь, жрец. Можешь прямо на ходу.

– Благодарю вас, господин.

В мешочке оказались хлеб, сыр и сушеное мясо. Эндест дрожащими пальцами принял скромный дар.

Похоже, Аномандер был не прочь составить жрецу компанию, во всяком случае на какое-то время.

– Я обшарил весь этот лес, – произнес он, – и не нашел ничего, что успокоило бы мою совесть. Я не слышал пения ни одной птицы, и даже мелкие зверьки, которых спасало наше безразличие, не шелестят больше листвой по ночам.

– У кротких обитателей королевства есть лишь один способ уберечься от любой опасности – бежать.

– Мне как-то не приходило в голову включать в число подданных королевства лесных зверей или птиц, – проворчал Аномандер. – В конце концов, мы ведь не можем ими повелевать.

– Но их маленькие жизни, господин, точно так же дрожат на наших алтарях. Даже если мы не повелеваем ими с помощью силков и стрел, то вполне красноречиво говорим с ними на языке огня и дыма.

– Не откинешь ли ты капюшон, жрец, чтобы я мог увидеть твое лицо?

– Прошу прощения, господин, но я прошу вас о снисходительности. Не знаю, ждет ли меня наказание, но для меня это весьма тяжкое путешествие, и я не хотел бы, чтобы меня обвинили в своекорыстии.

– То есть ты предпочитаешь идти в одиночестве, оставаясь неизвестным, – вздохнул повелитель Аномандер. – Завидная привилегия, жрец. Ты знаешь, какова твоя цель?

– Полагаю, что да, господин.

– Она находится на этой дороге?

– Рядом с ней.

В голосе Первого Сына что-то изменилось.

– И она уже недалеко, жрец?

– Да, господин, недалеко.

– Если очертить спираль моих поисков, – промолвил Аномандер, – она сейчас приближается к тому месту, где, как я полагаю, находится конец твоего пути. Думаю, жрец, что мы направляемся к одному и тому же алтарю. Ты намерен сделать из него святилище?

Услышав эти слова, Эндест вздрогнул. Неловко закрыв мешочек, он вернул его Аномандеру.

– Подобное даже не приходило мне в голову, господин.

– У тебя ранены руки?

– Не больше, чем моя душа, господин.

– Ты совсем еще молод. Надо полагать, алтарник?

– Да. – И, поклонившись в знак благодарности за еду, Эндест вернулся на обочину.

Какое-то время они продолжали путь молча. Впереди появилась дорога, ведущая к поместью Андариста. Начало ее отмечали выгоревшая трава и обугленные останки дерева, похожие на скелет.

– Вряд ли я обрадовался бы освящению того места, алтарник, – сказал Аномандер, – даже если бы ты и сумел сие совершить. Но ты этого не можешь. Единственный священный предмет в руинах перед нами – каминная плита азатанаев, и я боюсь увидеть ее разбитой.

– Разбитой, господин?

– Я также боюсь, – продолжал Аномандер, – что моего брата там нет, хотя мне не приходит в голову, какое иное убежище он мог бы искать. Мне сказали, что Андарист решил горевать в глуши, а я не в силах представить себе большую глушь, чем дом, где умерла его любовь.

Эндест глубоко вздохнул. От дороги их отделяло не больше десяти шагов.

– Повелитель Аномандер, – поколебавшись, проговорил он, остановившись, но все так же не поднимая головы. – Матерь-Тьма благословила ее.

– Кого?

– Ту погибшую девушку, Энесдию из дома Энес, господин. В глазах нашей богини это дитя теперь верховная жрица.

Голос Аномандера внезапно стал твердым как железо:

– Матерь-Тьма благословила труп?

– Господин, могу я спросить, где ее похоронили?

– Под камнями пола, жрец, у порога дома. На