Жизнь взаймы. Как избавиться от психологической зависимости - Ирина Млодик

– Что? Марья Андреевна увольняется из сорок пятой? Да, срочно позвони и зови ее к нам. Нет, подожди, не звони, я вечером к ней сама зайду. Надо сделать все так, чтобы не сорвалось.

Положила трубку. Улыбнулась себе в зеркале.

– Ну вот, теперь в школе будет отличный повар! Наконец-то, – сказала сама себе и помрачнела: теперь Зинаиду Кузьминичну нужно будет увольнять.

А как ее уволишь, когда столько лет отдала школе? Но руководила кухней она плохо. Уж сколько раз разбирали все это: и что еда невкусная, и что дети плохо едят, много оставляют на тарелках. А дети должны хорошо питаться. Марью Андреевну она давно переманивала. Сейчас бы не упустить. Интересно, почему из сорок пятой ушла? С кем что не поделила? Ну да ничего, выясним. Здесь разве что укроешь! Нужно позвонить их уборщице, та всегда в курсе и к ней на работу рвется. Но пока ей в лучшей школе города делать нечего.

Как-то после очередного телефонного разговора с отцом, который, переполненный энтузиазмом, собирался на свою венецианскую конференцию, Таня подумала, что попасть на какую-нибудь педагогическую конференцию – неплохая идея. Там можно людей послушать, сориентироваться, что происходит сейчас в сфере образования. Понять, куда надо двигаться и стоит ли. Приниматься за вымечтанный проект было боязно, да и непонятно, с какого конца начинать.

Порылась в интернете: ближайшая конференция, тема которой показалась ей интересной, была назначена на ноябрь. Впереди было все лето и мучительный кусочек весны – мучительный потому, что был он в полном диссонансе с ее настроем. Девушки надевали легкое и струящееся – ей хотелось ходить в черном, все переходили на легкие туфельки – она не могла расстаться с верными гриндерсами, в которых всю зиму месила снег и грязь. Аромат цветения, будоражащий ветер выгонял на улицу даже отчаянных домоседов, а ей хотелось завернуться в пушистый плед и лежать, ни о чем не думая, ничего не планируя, отменив тревожное будущее навсегда.

Подняться с дивана ей не помогал даже сварливый внутренний голос, бубнящий каждый день: «И что ты лежишь? Ты думаешь, что все как-то произойдет само собой? Что придет волшебник и подарит тебе смысл жизни, а заодно и деньги? Ты бы хоть посуду после завтрака помыла, Ларка придет, опять ворчать будет». Голос бубнил, а она укутывалась еще плотнее, закрывала глаза и вспоминала дни, часы, минуты, проведенные рядом с Вадимом. Дни, которым не будет конца, как ей тогда казалось. Ее тело отказывалось жить без его взглядов, объятий, поцелуев и слов.

«Не надо мне ничего, просто отстань, я ленивая и конченая, и пусть, – отвечала она сама себе. – Не трогай меня, может, тогда я и умру. Хороший выход для всех».

Ларка, как всегда полная неиссякаемого энтузиазма, приходила вечером и заваливала ее впечатлениями, перемывала кости своим коллегам, ворчала по поводу непомытой с завтрака посуды, готовила ужин, а за ужином вываливала на Таню последние новости из жизни звезд шоу-бизнеса. В ней непонятно как сочетались хороший эстетический вкус и удивительное пристрастие к желтой прессе. И она всегда была в курсе событий, как правдивых, так и выдуманных, благодаря своим клиенткам. Звезды у нее тоже бывали, но далеко не все из них по понятным причинам уступали Ларкиному напористому желанию пообщаться. Однако она не унывала – что не могла узнать, щедро дорисовывала своими фантазиями.

От регулярных и настойчивых ларкиных призывов «перестать хандрить и заняться делом» ей все больше хотелось вжаться в диван, сделав его своей постоянной и последней обителью. Она готова была перестать есть, лишь бы не нужно было начинать жить. Можно ее кто-нибудь освободит от этого ненужного и тягостного бремени? Жить – вот кто это придумал? Кто придумал, те и заберите. Мама дала ей жизнь, вот пусть и забирает назад, ей ни к чему эта жизнь без него, без самой себя. Хотя и маме сейчас дочь ни к чему, выгнала же. Дуется, страдает, ждет. А чего ждет? Что она явится с повинной? Но разве же она виновата? За то, что не хочет ощущать себя счастливой и благодарной… мухой в паутине материнской заботы, в удушающей атмосфере города, от которого нельзя укрыться? Да она и от этого своего существования легко бы отказалась, могла бы просто лежать часами, безнадежно уставившись в кем-то давно поцарапанную спинку дивана.

В конце мая Ларка примчалась с работы еще более воодушевленная, чем обычно. С порога она завела свою волынку: «Вставай, лежебока, чего ты все лежишь» – а закончила триумфальным:

– Ну все, я обо всем договорилась, можешь сказать мне спасибо! – сказала и бесцеремонно сдернула с нее плед.

– Отстань! Мне холодно, отдай.

– На улице жара, а ей холодно. Ну-ка, вставай, тебе завтра на работу, – она уже гремела посудой на кухне.

– На какую работу, чего ты бредишь? – Тане все-таки пришлось встать и вместе с пледом доползти до кухни.

– Я устроила тебя репетитором к Вознесенской! Представляешь! Оказывается, у ее приемного сына серьезные проблемы с русским языком, в году двойка выходит, ему надо хотя бы итоговую написать на три, поэтому им срочно педагог нужен. Прямо завтра. Парень, как она сказала, сложный, не каждый с ним справится. Но я убедила ее, что ты точно справишься, потому что ты очень талантливая.

– Что ты несешь? Какой из меня репетитор? Я же не занималась этим никогда! И кто такая Вознесенская? И вообще, я не могу завтра.

– Да неужто не можешь? Шибко занята, что ли? Давай садись есть! – Ларка гремела тарелками, раскладывая по ним салат. – Поешь и в ванну, мыть голову, подстригу тебя еще, а то на человека не похожа, чисто йети. И плед свой оставь уже, вцепилась.

– Да не пойду я никуда завтра, чего ты придумала. Чему я могу научить?

– Завтра тебе учить и не придется. Это же понятно, что сначала смотрины, посмотрят на тебя, с мальчишечкой познакомишься, выяснишь, что у него не так, с умным видом скажешь, что тебе нужно программу подготовки определить. Только не забудь про эту программу сказать обязательно, Вознесенская все время про нее спрашивала. А я ей говорю: «Да Татьяна каких только программ не придерживалась!»

– Вот что ты брешешь! Я же не делала никогда ничего подобного! И вообще, кто она такая, эта Вознесенская?

– Ну ты как из тундры! Сериал «Четыре женщины» не смотрела, что ли? Она там Евдокию играла. Шатенка. Вообще-то она рыжая, конечно, и цвет в сериале ей как-то по-идиотски подобрали, совершенно гасит ее лицо…

– Подожди, что ты несешь? Как я к ней пойду? Я же ничего не знаю. Как ты могла что-то пообещать, даже меня не спросив?

Диалог на повышенных тонах продолжался до позднего вечера, и чем больше они спорили, тем страшнее становилось Тане. Желание пойти росло, но и оторваться от дивана она не решалась. У нее возникало ощущение, что у нее забирают что-то очень важное, но сопротивляться всему этому тоже не было сил.

Статусность актрисы, которую она не знала, поскольку давно не смотрела телевизор, как-то заранее напрягала. Жила Вознесенская в элитном загородном поселке и явно была не из бедных. Встал вопрос: что надеть? Джинсы и майку Ларка сначала забраковала, но потом махнула рукой: «Иди, но только сверху – пиджак». Пиджак на Тане болтался, как на вешалке, но выглядела она в нем и правда поприличнее.