Одиннадцать видов одиночества - Ричард Йейтс

Никто не испытывал большого уважения к «Лейбор-лидеру». Даже его владельцам, Финкелю и Крамму, двум своякам с дурным характером, которые придумали эту газету и каким-то образом умудрялись извлекать из нее прибыль из года в год, — даже им трудно было ею гордиться. По крайней мере, так я думал, глядя, как они, недовольно ворча, таскаются по помещению конторы и сотрясают перегородки желчно-зеленого цвета криками и ударами, как хватают и рвут гранки, ломают карандаши, роняют на пол мокрые окурки сигар и с презрением швыряют телефонные трубки на рычаг. Ни тому ни другому не приходилось ждать от жизни ничего лучшего, чем работа в «Лейбор-лидере», и их это, видимо, раздражало до крайности.

Трудно было их за это винить: газета была настоящим чудовищем. Это была толстая малоформатная газета, выходившая дважды в месяц, печаталась плохо, в руках быстро разваливалась, и собрать ее снова в нужном порядке было очень сложно. Если же говорить о направлении, то заявлялось следующее: «Независимая газета, проникнутая духом профсоюзного движения», — однако на самом деле это было своего рода профессиональное издания для профсоюзных деятелей, которые покупали подписку из средств своего союза и скорее готовы были терпеть все, чем их пичкали, нежели стремились получить нужную информацию или испытывали потребность в том, что преподносила им эта газета. Освещение событий, происходящих в стране, «с позиции трудящихся», было откровенно банальным, вероятно, неточным и часто попросту непонятным из-за обилия опечаток. Тесные колонки были заполнены в основном льстивыми отчетами о свершениях профсоюзов, руководители которых состояли в числе подписчиков; при этом часто приходилось жертвовать гораздо более важными новостями о тех организациях, от имени которых подписку никто не оформил. Кроме того, каждый выпуск пестрел примитивными рекламными объявлениями, призывающими к «гармонии» во имя разнообразных мелких производственных компаний, руководителей которых Финкелю и Крамму удалось убедить, ценой уговоров или запугивания, купить рекламное место. Такой компромисс почти наверняка подкосил бы настоящую профсоюзную газету, однако «Лидеру» ни в коей мере не навредил, что и не удивительно.

Текучесть кадров в редакции была очень большой. Когда кто-нибудь уходил, руководство подавало объявление в «Таймс», предлагая «разумную зарплату, сообразную опыту». После этого на тротуаре у входа в редакцию «Лидера», перед фасадом из песчаника, на окраине портновского квартала, всякий раз появлялась небольшая толпа, и Крамм — редактор (Финкель считался издателем) — всех претендентов заставлял ждать добрых полчаса и только потом собирал пачку заявлений и, приняв важный и мрачный вид, открывал дверь: думаю, он искренне наслаждался этой редкой возможностью изобразить делового человека.

— Тише, тише, не спешите, — говорил он, когда люди набивались в помещение и упирались в деревянное ограждение, отделяющее внутренние кабинеты. — Не спешите, джентльмены.

Потом он поднимал руку и возглашал:

— Позвольте ваше внимание! — и принимался объяснять, в чем состоит работа.

Половина народу ретировалась после того, как он добирался до тарифной сетки, а из оставшихся мало кто смог бы составить серьезную конкуренцию человеку трезвому, мытому и способному сформулировать связное предложение.

Вот так нас всех и наняли — шесть или восемь человек, которые хмурились той зимой в болезненном свете флуоресцентных ламп, освещавших редакционные помещения, и большинство из нас не скрывали желания изменить свою жизнь к лучшему. Я пришел в «Лидер», когда потерял работу в одной из городских ежедневок, и оставался там только до следующей весны, пока меня не спасло предложение от одного крупного иллюстрированного журнала, в котором я тружусь и по сей день. У остальных были свои причины, которые они, как и я, без конца обсуждали, не жалея времени: это место отлично подходило для надрывных, многословных рассказов о жизненных неудачах.

Лион Собел влился в наш коллектив примерно на месяц позже меня, однако в то самое мгновение, как Крамм привел его в редакцию, мы все поняли, что с ним все будет иначе. Он стоял среди письменных столов, заваленных всяким редакционным хламом, и оглядывал их с видом полководца, озирающего новые территории, которые предстоит захватить, и когда Крамм его всем представил (забыв имена половины из нас), новичок по-театральному серьезно пожал каждому руку. Ему было лет тридцать пять — он был старше большинства из нас, очень низкого роста, напряженный, с копной черных волос, которые словно извергались из недр черепа, с серьезным узкогубым лицом, изъеденным шрамами от прыщей. Когда он говорил, его брови двигались не переставая, а глаза — не столько пронзительные, сколько стремящиеся пронзить, — никогда не отрывались от глаз собеседника.

Первое, что я о нем узнал: он никогда прежде не работал ни в одной конторе, всю свою сознательную жизнь он был слесарем по листовому металлу. Более того, в «Лидер» он пришел не по крайней нужде, как все мы, а, как сам он сказал, из принципа. Он для этого даже бросил работу на фабрике, где зарплата была почти в два раза выше.

— А что такого? Ты мне не веришь? — спросил он, когда рассказал мне об этом.

— Да не то чтобы, — возразил я. — Просто, понимаешь, я…

— Думаешь, я рехнулся? — предположил он, и лицо его искривилось в лукавой улыбке.

Я начал протестовать, но парня было не провести.

— Да ладно, Маккейб, не переживай. Меня уже не раз сумасшедшим называли. Но мне все равно. Жена говорит: «А ты чего ждал, Лион?» Она говорит: «Люди никогда не понимают тех, кто ищет в жизни чего-то большего, чем просто деньги». И она права! Да-да, права!

— Нет, — начал я, — погоди-ка минуту. Я…

— Принято считать, будто есть два типа людей: ты либо акула, либо тебе остается только лечь на лопатки и ждать, пока акулы сожрут тебя заживо, так уж устроен мир. Почему? Понятия не имею. Это безумие? Ну и ладно.

— Погоди минутку, — сказал я и попытался объяснить, что ничего не имею против его стремления сражаться во имя общественной справедливости, уж коль скоро он так решил; просто мне казалось, что во всем мире трудно найти менее подходящее место для подобной борьбы, чем «Лейбор-лидер».

Но мой собеседник только плечами пожал: пустая, мол, отговорка.

— Ну и что с того? — возразил он. — Ведь это газета, верно? Ну а я пишущий журналист. А какой прок от журналиста, если его не печатают? Послушай. — И он присел на край моего стола. Парень не вышел ростом, и движение получилось не слишком изящное, но слова его были так убедительны, что это не имело значения. — Послушай, Маккейб. Ты еще молод. Я тебе кое-что расскажу. Знаешь, сколько книг я уже написал? — И тут в игру вступили его руки: рано или поздно, так бывало всегда. Оба его маленьких кулака оказались у меня перед самым носом. Мгновение он ими потряс, а потом они распустились пучком крепких, дрожащих от напряжения пальцев, лишь на одной руке большой палец остался согнутым. — Девять, — объявил он, и руки бессильно упали ему на колено — передохнуть, пока у хозяина вновь не возникнет в них надобность. — Девять книг. Романы, философские и политические трактаты — полный набор. И ни одна не опубликована. Поверь, я в этом деле не новичок.