Город и город - Чайна Мьевилль

– Добрый день, я пытаюсь связаться с профессором Нэнси. Я оставлял ей голосовые сообщения, но…

– Могу я узнать, кто звонит?

– Это инспектор Тиадор Борлу из Бешельского отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями.

– Ой. Ой. – Голос сильно изменился. – Это из-за Махалии, да? Инспектор, я… Подождите, я попытаюсь разыскать Иззи.

Долгая пауза.

– Изабель Нэнси. – Встревоженный голос. Я бы предположил, что это американка, если бы не знал, что она из Торонто. Голос был совсем не такой, как на ее автоответчике.

– Профессор Нэнси, я Тиадор Борлу из бешельской полиции, отдел по борьбе с особо тяжкими преступлениями. Кажется, вы уже беседовали с моим коллегой, офицером Корви? Возможно, получили мои сообщения?

– Инспектор, да, я… Пожалуйста, примите мои извинения. Я собиралась вам перезвонить, но… но все было… Мне очень жаль… – Она переходила с английского на хороший бешельский.

– Понимаю, профессор. Мне тоже очень жаль, что так вышло с мисс Джири. Наверное, вам и вашим коллегам сейчас нелегко.

– Я… мы… мы все в шоке, инспектор. Это настоящий шок. Не знаю, что вам сказать. Махалия была прекрасной молодой женщиной, и…

– Конечно.

– Где вы? Вы… здесь? Может, хотите встретиться?

– Нет, профессор, я звоню из-за границы. Я все еще в Бешеле.

– Ясно. Ну что… чем могу помочь, инспектор? Возникли какие-то проблемы? Ну, то есть помимо всего этого… – Она вздохнула. – Сюда со дня на день должны приехать родители Махалии.

– Я только что их видел. Посольство сейчас оформляет их бумаги, и скоро они должны прибыть к вам. Нет, я звоню потому, что хочу узнать больше о Махалии и о том, чем она занималась.

– Простите, инспектор Борлу, но мне казалось… это преступление… разве вы не собирались подать прошение Пролому?.. – Она успокоилась и теперь говорила только на бешельском; он был не хуже моего английского, и поэтому я решил: какого черта! – и перешел на свой родной.

– Да. Надзорный комитет… Простите, профессор, я не знаю, насколько вы разбираетесь в этих вещах. Но – да, мы сложим с себя ответственность. Вы понимаете, что произойдет?

– Думаю, да.

– Отлично. Я просто пытаюсь кое-что доделать в последний момент. Мне любопытно, вот и все. Мы слышали много интересного про Махалию. Я хочу узнать про ее работу. Вы мне поможете? Вы же были ее руководителем, да? У вас не найдется нескольких минут для разговора?

– Конечно, инспектор, вы ведь так долго ждали. Не совсем понимаю, что…

– Я хочу знать, над чем она работала. И про ее отношения с вами и этим проектом. И про Бол-Йе-ан мне тоже расскажите. Насколько я понимаю, она изучала Орсини.

– Что? – Изабелла Нэнси была шокирована. – Орсини? Ни в коем случае. Это же кафедра археологии.

– Простите, но мне казалось… Что значит – «Это же кафедра археологии»?

– Если бы она изучала Орсини – и тому могли быть веские причины, – то училась бы в аспирантуре по специальности «фольклор», или «антропология», или, возможно, «сравнительное литературоведение». Да, в последнее время границы дисциплин стали размываться, это правда. И, кроме того, Махалия – одна из молодых ученых, которых больше интересуют Фуко и Бодрияр, чем Гордон Чайлд и совок археолога. – В ее голосе слышалась не злость, а печаль и удивление. – Но мы бы не приняли ее, если бы ее тема не была связана с настоящей археологией.

– Так в чем она заключалась?

– Бол-Йе-ан – старые раскопки, инспектор.

– Пожалуйста, расскажите мне о них.

– Наверняка вы в курсе ожесточенных споров, которые вызывали ранние находки в этом регионе. В Бол-Йе-ане находят вещи, которым не менее двух тысяч лет. Какой бы из теорий Раскола вы ни придерживались – о разделении или о конвергенции, – мы ищем то, что ему предшествует, предшествует Уль-Коме и Бешелю. Корневой материал.

– Должно быть, это что-то экстраординарное.

– Разумеется. И притом плохо поддающееся для истолкования. Вы понимаете, что мы почти ничего не знаем о культуре, которая создала все это?

– Думаю, да. Поэтому интерес столь велик, верно?

– Ну… да. Это также связано с тем, какого рода вещи тут есть. Махалия занималась тем, что пыталась расшифровать «Герменевтику идентичности» – так назывался и ее проект – по расположению шестеренок и тому подобного.

– Я не очень понимаю.

– Значит, она добилась успеха. Цель аспиранта – позаботиться о том, чтобы после пары лет никто, в том числе ваш собственный руководитель, не мог понять, чем вы занимаетесь. Это шутка, конечно. Ее работа повлияла бы на теории, связанные с двумя городами. Ну, вы понимаете – откуда они взялись. О результатах она говорила мало, и я никогда точно не знала, в каком состоянии проект, но у нее еще оставалась пара лет на то, чтобы определиться. Или просто что-нибудь выдумать.

– Значит, она помогала на раскопках.

– Несомненно. Там работает большинство наших аспирантов – кто-то собирает материал по теме, кто-то отрабатывает стипендию или и то и другое. А кто-то пытается к нам подлизаться. Махалии платили немного, но при этом она получала доступ к артефактам, которые были нужны ей для работы.

– Ясно. Простите, профессор, но у меня сложилось впечатление, что она изучала Орсини…

– Да, раньше она интересовалась этой темой – несколько лет назад она приехала в Бешель на конференцию.

– Кажется, я об этом слышал.

– Ну вот, и в то время она реально увлекалась Орсини, была такой юной боудениткой, и поэтому ее доклад не очень хорошо приняли. Он вызвал небольшой скандальчик, привел к протестам. Я восхищалась ее смелостью, но в то время она ни от кого не скрывала свои взгляды. И когда она решила поступать в аспирантуру – если честно, я удивилась, что она выбрала меня, – то мне пришлось объяснять ей, что будет – или не будет… приемлемым. Но… Не знаю, что она читала в свободное время, но ее отчеты о подготовке к защите диссертации… они… они были нормальные.

– Нормальные? – спросил я. – Кажется, вы не…

Она замялась.

– Ну… Если честно, то они немного, самую малость меня разочаровали. Я знала, что она умная, ведь она блестяще выступала на семинарах, невероятно упорно работала, и так далее. Она, что называется, «пахала» (это слово она произнесла по-английски), вечно сидела в библиотеке. Но главы ее диссертации…

– Не очень хорошие?

– Нормальные. Нет, честно – нормальные. Она бы защитилась без проблем, но сенсацией ее работа бы не стала. Если учесть то, сколько часов она работала, диссертация получалась тусклой, жидковатой – по части ссылок и всего прочего. Я указала ей на это, и она обещала… ну, вы понимаете… поработать над этим.

– Могу я ее увидеть?