Город и город - Чайна Мьевилль

Казалось, миссис Джири сейчас заплачет, но потом она взглянула на лежащего навзничь мужа, и что-то в ее позе изменилось. Она выпрямилась и что-то шепнула ему, а затем посмотрела на меня.

– Он служил в ВВС, – сказала она. – Думаете, перед вами просто толстый старик? – Она коснулась его. – Вы не спросили нас о том, кто мог это сделать, инспектор. Я не знаю, кто вы такой, честное слово, не знаю. Как сказал мой муж – думаете, мы не знаем, кто это сделал? – Она, не глядя, достала из бокового кармана сумки листок бумаги, развернула его, сложила и снова убрала. – Думаете, наша дочь с нами не общалась? «Высшая Кома», «Истинные граждане», «Нацблок»… Махалия была напугана, инспектор. Мы точно не выяснили, кто что сделал, и не знаем – почему. Вы спрашиваете, куда он направлялся? Он собирался все выяснить. Я сказала, что ничего не получится – он не говорит на этом языке и не читает, – но у него были адреса, которые мы распечатали из Интернета, разговорник… И что я должна была сказать ему – не уходи? Не уходи? Я так горжусь им. Эти люди ненавидели Махалию уже много лет, с тех пор как она приехала сюда.

– Распечатали из Интернета?

– И сюда – это в Бешель. Когда она приехала на конференцию. Позднее то же самое произошло с другими, в Уль-Коме. Вы хотите сказать, что никакой связи нет? Она знала, что нажила себе врагов, она говорила нам об этом. Она нажила врагов, когда занялась Орсини. А когда копнула глубже, у нее появились новые враги. Все они ее ненавидели – за то, чем она занимается. За то, что она знала.

– Кто ее ненавидел?

– Все они.

– Что ей было известно?

Она покачала головой и обмякла.

– Мой муж собирался провести расследование.

Чтобы его не заметили сотрудники полиции, он вылез из окна туалета на первом этаже. Он сделал всего несколько шагов по улице – и это могло быть просто нарушением правил, которые мы для него установили, – но потом он забрел в пересечение, а оттуда в иной район, во двор, который находился только в Уль-Коме. И Пролом, который, должно быть, все время за ним наблюдал, пришел за ним. Я надеялся, что они не причинили ему большого вреда – иначе на родине не нашлось бы врачей, которые сумели бы идентифицировать причину его травмы. Что я мог сказать?

– Мне жаль, что так вышло, миссис Джири. Ваш муж не должен был уклоняться от Пролома. Я… Мы с вами на одной стороне.

Она внимательно посмотрела на меня и в конце концов шепнула:

– Тогда отпустите нас. Позвольте нам продолжить. Мы сможем дойти до города пешком. У нас есть деньги. Мы… мой муж сходит с ума. Он должен вести поиски. Он просто вернется, вот и все. Мы вернемся через Венгрию, через Турцию или Армению – есть способы, вы же знаете… Мы узнаем, кто это сделал…

– Миссис Джири, Пролом наблюдает за нами. Прямо сейчас. – Я медленно поднял руки вверх и раскрыл ладони. – Вы и десяти метров не пройдете. И что, по-вашему, вы сможете сделать? Вы не знаете бешельского, иллитанского. Я… Позвольте мне, миссис Джири. Позвольте мне сделать мою работу.

* * *

Когда началась посадка в самолет, мистер Джири еще не пришел в себя. Миссис Джири смотрела на меня с укором и надеждой, и я снова попытался объяснить ей, что я не в силах ничего сделать, что мистер Джири сам во всем виноват.

Других пассажиров было немного. Я подумал о том, где сейчас Пролом. Наши полномочия закончатся, когда закроют двери самолета. Миссис Джири придерживала голову мужа, когда он болтался на носилках, на которых мы его несли. Когда супругов Джири повели к их местам, я показал свой значок одному из бортпроводников.

– Обращайтесь с ними по-доброму.

– С депортированными?

– Да. Я серьезно.

Он поднял брови, но затем кивнул.

Я прошел туда, где посадили Джири. Миссис Джири уставилась на меня. Я присел на корточки рядом с ней.

– Миссис Джири, пожалуйста, передайте мои извинения своему мужу. Ему не следовало так поступать, но я понимаю, почему он это сделал. – Я замялся. – Знаете… если бы он лучше знал Бешель, то, скорее всего, не попал бы в Уль-Кому, и тогда Пролом не смог бы его остановить. – Она по-прежнему молча смотрела на меня. – Давайте я вам помогу. – Я встал, взял ее сумку и положил ее в отделение для багажа. – Разумеется, как только мы узнаем, что происходит, получим хоть какие-то зацепки, любую информацию, то я вам сообщу.

Она ничего не сказала. Губы ее двигались: она пыталась решить, то ли умолять меня, то ли в чем-то обвинить. Я, слегка по-старомодному, поклонился и вышел из самолета.

Вернувшись в аэропорт, я достал бумагу, которую забрал из бокового кармана ее сумки. Название организации – «Истинные граждане», скопированное из Интернета. Наверное, дочь сказала мистеру Джири, что именно они ненавидят ее, и именно туда он направлялся, чтобы провести независимое расследование. По этому адресу.

– Что происходит, сэр? – пожаловалась Корви, но без особого пыла – скорее из чувства долга. – Разве они не собираются с минуты на минуту призывать Пролом?

– Собираются. На самом деле они тянут время. Они уже должны были это сделать, и я не знаю, чем вызвана задержка.

– Так какого хрена, сэр? Почему мы так спешим? Скоро убийцу Махалии будет выслеживать Пролом. – Я молча вел машину. – Черт… Вы не хотите отдавать дело, да?

– Хочу, еще как… Просто решил воспользоваться неожиданно возникшей паузой и кое-что проверить.

Она перестала на меня таращиться, когда мы прибыли в штаб-квартиру «Истинных граждан». Я заранее позвонил в отдел и поручил проверить адрес: он совпал с тем, который был на бумаге миссис Джири. Я попытался связаться с Шенвоем, моим знакомым, который работал там под прикрытием; дозвониться ему не удалось, поэтому я полагался на то, что знал или мог быстро прочитать об «ИГ». Корви стояла рядом со мной, и я заметил, что она прикоснулась к рукояти своего пистолета.

Армированная дверь, заколоченные окна. Но сам дом сейчас – или раньше – был жилым, а во всех остальных на этой улице продолжали жить люди. (Я задумался – а не пытался ли кто-нибудь закрыть «ИГ» за нарушение правил районирования?) Улица выглядела почти пересеченной; чередование отдельно стоящих зданий и домов ленточной застройки казалось случайным, но это было не так. Это была тотально бешельская территория, а вариативность стилей – просто архитектурная случайность, хотя за углом действительно находился сильно пересеченный район.

Близость Уль-Комы давала «ИГ» возможность запугивать врага, и либералы утверждали, что это не ирония, а нечто большее. Разумеется, как бы ни старались улькомцы их развидеть, они наверняка на каком-то уровне фиксировали в сознании камуфляж полувоенных формирований и нашивки «Бешель превыше всего». Это почти был пролом, хотя и не совсем.

Когда мы подошли, они тусовались рядом со зданием – шатались туда-сюда, курили, пили, громко смеялись. Их попытки заявить о своих правах на улицу были столь очевидны, что они могли с тем же успехом метить ее мускусом. Среди них была только одна женщина. Все они посмотрели на нас, о чем-то посовещались, после чего большинство зашли в здание, а несколько из них осталось у входа. Они были в кожаных куртках и джинсах, а один, несмотря на холодную погоду, – в футболке, которая подчеркивала его мускулатуру. Один бодибилдер и еще несколько человек были с короткими стрижками, а у одного – что-то похожее на старую прическу бешельских аристократов, нечто вроде вычурного маллета. Он опирался на бейсбольную биту; бейсбол в Бешеле не распространен, однако бита может сойти за спортинвентарь и поэтому не попадает под статью «хранение оружия с целью применения». Один из мужчин что-то пробурчал Прическе, быстро позвонил по мобильнику и захлопнул его. Немногочисленные прохожие, разумеется, все были бешельцами и поэтому могли глазеть на нас, однако большинство их них быстро отворачивались.