Волшебник. Набоков и счастье - Лили Зангане

Сумерки

«Большая керосиновая лампа на белом лепном пьедестале плывет по сумеркам. Она приближается – и вот, опустилась. Рука памяти, теперь в нитяной перчатке лакея, ставит ее посредине круглого стола…» («Память, говори»).

Слово или создание нежно проплывает мимо вас в сумерках. За секунду до того, как солнце окончательно сядет, вы видите темнеющие крылья павлиноглазки вида «сатурния луна», которая собирается устроиться на ветвях орешника.

Лазурью полузатопленный

«Легчайшее облако как бы раскрывало объятия, постепенно близясь к более основательной туче, принадлежавшей к другой, косной, лазурью полузатопленной системе» («Лолита»).

Цвет лазурного пятна, окруженного, словно кружевным воротником, пронизанными солнечным светом облаками. Другое значение – счастье, которое человек чувствует после отмеченных лазоревой полосой ночей (см. выше).

Перепончатокрылообразные [18]

«Взглянем на трюки акробатической гусеницы (буковой ночницы), которая в младенческой стадии походит на птичий помет, а во взрослой, после линьки, обзаводится членистыми, словно у перепончатокрылого, придатками и другими затейливыми особенностями, позволяющими удивительному созданию играть двойную роль…» («Память, говори»).

Хитроумно звучащие, но при этом неприятные создания, претерпевающие метаморфозу (бабочки в этот отряд не входят). Склонны жалить и кусаться. Надолго запомнятся, даже если небрежно упомянуть о них во время светского ужина, когда рассказываешь о несерьезной неприятности, происшедшей во время поездки в субтропики.

Гиперборейский

«К тому же зима эта выдалась на редкость суровой, снегу навалило много, как раз столько, сколько Mademoiselle и думала, верно, найти в гиперборейском мраке далекой Московии» («Память, говори»).

Тусклая и студеная зима в холодной России, романтизированная французской гувернанткой, которая приезжает на поезде в Санкт-Петербург. Гиперборейцев можно наблюдать, когда они, подобно призракам, катятся, гонимые северным ветром, по гладкому голубому льду в мифической земле-матушке Московии.

KZSPYGV

«Слово, обозначающее в моем словаре радугу – исконную, но явно мутноватую радугу, едва ли произносимо: kzspygv» («Память, говори»).

Преисполненный солнечного света иероглиф. На одном дыхании: «черничное k», «грозовая туча z», «смесь лазури и жемчуга s», «незрелое яблоко p», «ярко-золотистое y», «густой каучуковый тон g», «розовый кварц v» – kzspygv.

Сверкливый

«…У меня не имелось… ничего, кроме одной символической лампочки в теоретически ослепительной люстре мадемуазелиной спальни, дверь в которую, по решению нашего домашнего врача (привет вам, доктор Соколов!), оставалась слегка приоткрытой. Без этой сверкливой вертикали (которую детские слезы умели преображать в ослепительные лучи сострадания) мне было бы не к чему прикрепиться в потемках, где плыла голова, а рассудок изнемогал в травестийной агонии» («Память, говори»).

Светлые линии в форме латинской «L» – скоро мы обнаружим их под темной дверью.

Суглинок

«Вглядываясь в имевшую очертания человечьей почки клумбу (и замечая розовый лепесток, одиноко лежащий на суглинке, и крохотного муравья, исследующего его обмахрившийся краешек) или разглядывая смуглую талию березового ствола с ободранной каким-то бездельником бумажной пестрядью бересты, я действительно верил…» («Память, говори»).

Поэтический компост. Восходит к строкам талантливого поэта: «В сумерках ведет меня тропинка / Через пену бурую суглинка».

Страна нимфеток

«…Моей Лолиты, когда та, бывало, ко мне заглядывала, в своих милых, грязных, синих штанах, внося с собой из страны нимфеток аромат плодовых садов; угловатая и сказочная, и смутно порочная, с незастегнутыми нижними пуговками на мальчишеской рубашке» («Лолита»).

Выглядит наиболее привлекательно, если посмотреть на нее сквозь полевой бинокль, забравшись на вершину яблони в Гумберландии.

Пальпебральный

«…Красочное пятно, образ-рана, остающаяся от удара, который только что потушенная лампа наносит пальпебральной ночи» («Память, говори»).

Роскошный синоним для темной преисподней, которая образуется под смеженными веками. Черный экран, который не спеша разворачивается, когда вы, с книгой в руке, погружаетесь в сон.

Пери

«…Что на чувствах Демона сказалось странноватое „инцестуальное“ (что бы сие ни значило) наслаждение… когда он впивал и нежил, и ласково размежал, и растлевал недопустимыми к упоминанию, но обольстительными приемами плоть (une chair), принадлежавшую сразу и жене и любовнице: сплетенные и просветленные прелести единоутробных пери, Аквамарины единой и двойственной: мираж в эмирате, самородный смарагд, оргия эпителиальных аллитераций» («Ада»).

Заманчивая фея в персидской мифологии. Красавица, отпавшая от рая, или же отразившаяся в зеркале с бирюзовой рамой демоница. Ключ ко второй главе этой книги.

Журчать

«…Когда эта жемчужная речь журчала и переливалась…» («Память, говори»).

Трепетать и шелестеть, подобно ручейку французской речи. Désirez-vous une tartine de miel? [19] (Губы при этом должны принять форму маленького о. )

Розовый кварц

«…Я все-таки нашел ныне совершенное соответствие v – „розовый кварц“ в „Словаре красок“ Мерца и Поля» («Память, говори»).

Цвет поместья Вольдрим, владения Вольдемара Волшебного (также упоминавшегося как «Вольдемар из Корнелла» в восьмой главе). В своем аттике из розового кварца Вольдемар хранил огромный словарь, содержавший выражения столь богатые и странные, что пользоваться ими мог только он сам. Однажды палящим августовским днем Вольдемар все-таки призвал своего любопытного ученика и указал ему на хрустальную приставную лестницу, ведущую куда-то под самую крышу. Ученика не надо было просить дважды – он мигом вскарабкался по лестнице, стукнувшись при этом своим яйцевидным черепом о потолок из розового кварца, и с усердием склонился над Вольдемаровой Книгой книг.

Где-то очень далеко Вольдемар кричал что-то про толпы или столбы. Ученик, не обращая внимания на этот крик, который казался ему теперь не громче шепота, яростно листал страницы книги. Но как раз в тот момент, когда он расшифровал первое определение, он вдруг увидел самого себя – словно на киноэкране – быстро бегущим по каменистой долине в некоем давно прошедшем столетии навстречу татарской коннице, вооруженной каким-то шипастым и страшным оружием…

Ятаган

«…Колоссальный письменный стол, на обитой черной кожей пустынной глади которого одиноко лежал огромный кривой нож для разрезания бумаги, подлинный ятаган желтоватой кости, выточенный из бивня мамонта» («Память, говори»).

Можно предположить, что этот стилистический ятаган – любимое оружие Набок-мурзы. Мамонтово лезвие, которое Набок держал под рукой на случай, если понадобится всадить его в брюхо мчащемуся навстречу татарам конному тевтонцу. (Вы можете пролистать книгу назад и поискать камео в восьмой главе.)