Проклятие темных вод - Пенни Хэнкок

Улыбаюсь, вспомнив о герметичных пластиковых контейнерах с булочками к чаю, фонариках и защищающем от ветра экране, которым мы закрывали заднюю часть салона авто, когда Кит была маленькой. В те дни мы проводили отпуск на холодном побережье Норфолка, в кемпингах, где всегда было полно состоятельных семей. Кит боялась даже заходить в общественные туалеты — там кишели пауки-сенокосцы. А по ночам малышка отказывалась засыпать в своей мини-палаточке. Она втискивалась между нами и лежала, кутаясь в это самое бело-зеленое клетчатое одеяло. Кто из нас сильнее радовался близости другого — она или я? Дочка обеспечивала мою безопасность: лежала, свернувшись калачиком, словно буфер между мной и Грегом. Сколько же ей было, когда мы еще ездили в походы? Пять? Шесть? Вылазки прекратились, едва Грег начал зарабатывать серьезные деньги. С тех пор мы отдыхали на виллах в Италии, Испании или во Франции.

Мои воспоминания о детстве Кит словно подернулись дымкой. Будто это не я, а другая женщина, которая, откормив дочь грудью почти два года, облегчала ей выход в большой мир. Какая-то другая, лучшая женщина мазала малышку «Судокремом» от потнички, заклеивала пластырем разбитые коленки, лечила калполом горло, вычесывала гнид из детских волос. Кто она была? Та, что посещала группы для молодых мамаш и пекла кексики? Позже, когда мы вернулись в Дом у реки, кто таскался с Кит по необъятному «Топ-шопу» у метро «Оксфор-сёркес»? Когда я изменилась? Происходило ли это постепенно? Когда на детской площадке дочь побежала к подружке, а не ко мне — и я поняла, что больше не являюсь центром ее вселенной? Когда девочка уехала кататься на велосипеде — и я поняла, что больше не смогу контролировать ее каждую секунду? Когда случайно увидела, как Кит целует мальчика, — и мысль словно удар: она больше не ребенок?

А может, катастрофа произошла неожиданно быстро? Когда я одна возвращалась домой на машине, оставив дочь в университете? Когда меня потрясло страшное прозрение: любимые появляются в наших жизнях только затем, чтобы вновь исчезнуть?

Прежде чем вернуться в гараж, наполняю грелку. Когда Джез заберется в кровать, там должно быть тепло. Тащу вдоль переулка к гаражу мусорный мешок. Почти стемнело, с неба сыплет мелкий ледяной дождь. Можно и фонарик включить. Внутри — хоть глаз выколи. Дверь нельзя оставлять открытой — это может возбудить любопытство или вызвать подозрения у случайного прохожего. Но даже когда дверь захлопнута, сквозняк из трещины под окошком то и дело задувает свечи. В конце концов удается зажечь несколько чайных. Их теплые желтые огоньки делают это место даже уютным.

Закончив стелить постель, начинаю нервничать. Как незаметно доставить сюда Джеза? Само собой, уходить придется уже после закрытия пивнушки, когда алкаши все до одного разбредутся по домам. А еще понадобится оставшаяся таблетка маминого снотворного. От нее мальчик станет послушным, но идти сможет сам.

Правда, нас, идущих по переулку, может заметить эта Бетти, или кто-нибудь страдающий от бессонницы, или припозднившийся гуляка. Надену на парня куртку с капюшоном. Такая висит где-то у Грега в шкафу еще со времен наших вылазок за город. Если хорошенько натянуть на него капюшон, юношу никто не узнает. Придется действовать быстро, не теряя бдительности ни на мгновение.

Заталкиваю шарф в щель под окном, ставлю рядок чайных свечек на ящик для картошки и тоже зажигаю. На улице — машины: они коротко озаряют фарами щель между дверями, когда поворачивают за угол в поисках места парковки.

Дальше, до самого паба, люди идут пешком. Голоса звонкие, возбужденные. Матрас на ощупь влажный, но я покрываю его водонепроницаемой подстилкой, а сверху кладу еще две чистые простыни. Поверх шерстяного одеяла — еще одно, из гагачьего пуха. В темноте остро пахнет сырыми земляными стенами и мелом. Насколько четче, полнее мальчик будет видеть мир, если на несколько дней лишить его света? Он же останется здесь недолго, всего лишь пока Грег и Кит не уедут. Каким же солнечным покажется ему музыкальная комната!

— А что людям говорить? — Простодушный Джез глядит на меня так доверчиво, что я чувствую тоненький укол раскаяния за то, что должно произойти.

— Ты о чем?

— Ну, я же не могу сказать, что сидел взаперти у вас дома. Звучит странновато, даже если объяснить все сюрпризом. Не хочу, чтобы вам или Хелен за это попало. Да… Что сказать Алисии?..

— Правду: ты хотел остаться, наладить кое-какие контакты… в мире музыки, и я позволила тебе.

— Ага, и никому не дал знать?

— Не терзайся так! Тебе понадобилось время для себя. Только и всего.

Мальчик делает невероятный глоток чая, который я ему принесла.

— Простите, я иногда грубил вам. Это было неблагодарно.

— Ничего. Не извиняйся.

— В тот первый вечер, когда мы напились, я, честно говоря, думал, вдруг вы предложите мне снять тут комнату. Когда поступлю в колледж.

— Правда?

— Ну да! Хелен в тот день на меня наехала, и я решил: ей, наверное, надоел квартирант. Думал, было бы здорово пожить у вас, но вы, быть может, не захотите. А потом, когда вы меня стали запирать, малость струсил. Неправильно понял и поэтому вел себя неблагодарно. Еще раз извините. — В голосе Джеза снова появились знакомые самоуверенные нотки — я уловила их, когда он пил вино на кухне почти неделю назад.

Радуюсь, видя, что парень расслаблен. А то в последние несколько дней он был слишком тих. Слишком запуган.

— Значит, если б я разрешила тебе остаться… — Сердце будто выдало всплеск мощности; меня стремительно уносит в другую реальность.

Губы Джеза расползаются в улыбке. В уголках — две тоненькие линии. Едва заметное подрагивание этих складочек дает мне знать, что парень беспокоится, потому что не верит мне на сто процентов.

— Ну, если честно, сегодня хотелось бы попасть домой. День рождения все-таки… почти закончился. Когда выходим?

— Скоро.

— Но почему не прямо сейчас?

— Осталось еще кое-что подготовить. — Стараюсь не выдать досаду от того, что мальчик так рад удрать от меня. — Терпение, Джез.

* * *

Вернувшись к высоким окнам, вижу, что лекарство начинает действовать. Парень — на кровати, двигается вяло, будто пытаясь сбросить одолевающую его сонливость. Пожалуй, дождусь, пока мальчик будет в состоянии дохромать до гаража, но не осознавать происходящее. Тихонько открываю дверь и вхожу в комнату. Сажусь на кровать рядом с ним:

— Хочешь, расскажу сказку?

— Нам уже пора выходить?

— Чуть позже. А за сказкой время и пролетит.

— Ладно, рассказывайте.

Ложусь рядом. Парень чуть подвигается, освобождая мне место.

— Сказка называется «Грязекопы»…

Поднимаю руку, глажу его по волосам… Мальчик утыкается головой мне в плечо… Поглаживаю нежную кожу его шеи… Наконец он засыпает.

За окном продолжает темнеть. Дождь не утихает. В музыкальной холодно. Я натягиваю на нас обоих пуховое одеяло и рассказываю неторопливо, успокаивающе.