Любовник на все времена - Сара Линдсей

— По всей видимости, вам нужны дополнительные доказательства, — с довольным видом продолжал Генри. — Ну что ж, в таком случае с удовольствием вам их предоставлю.

Диана не сразу сообразила, что он имел в виду. Генри решительно подошел к ней и нежно обнял за плечи.

Так вот какие он имел в виду доказательства!

На этот раз Генри действовал смелее. Он сразу впился своими губами в ее рот без всяких предварительных осторожных нежностей, и тотчас же между ним и ею пробежал огонь, воспламенивший их тела.

* * *

Его восхитительные синие глаза светились от желания.

Диана вздохнула и обвила руками его шею. Если ее сознание еще колебалось, сопротивлялось, то тело сдалось, подчинилось происходящему. Если все нахалы умели целоваться так, как целовался Генри Уэстон, то нет ничего удивительного в том, что женщины становятся воском в их руках. Диана начала понимать, почему светские дамы, пользуясь каждым удобным случаем, сами увлекали дерзких нахалов в свои спальни.

О, святые угодники, откуда у нее столь греховные мысли?! Диана оторвалась от его губ и спрятала лицо на его плече, пытаясь привести чувства и мысли в порядок. Но это оказалось ошибкой. Его дурманящий, колдовской запах действовал на нее так же сильно, как его поцелуи.

— Вы опять скажете, что я к вам равнодушен? — Горячий шепот Генри будоражил и волновал ее чувства. Она чувствовала напряжение и твердость его тела.

— Вы и сейчас не верите мне? — простонал Генри. — Разве вы не замечаете, как ваше присутствие действует на меня? Разве это притворство? Я хочу вас.

Диана подняла лицо:

— Да, мне показалось, что я почти убедила вас.

Разозлившись, Генри выпалил в сердцах:

— Вы сказали «почти»?! Как верно подмечено! Вы почти убедили меня, так что я едва удержался от того, чтобы не взять вас прямо здесь в библиотеке.

Что?! Неужели он принял ее за шлюху! Диана чувствовала себя так, как будто ей дали пощечину. Ее родители разошлись из-за мнимой измены ее матери, которая никогда не изменяла отцу. Однако в глазах высшего света их брак распался именно по этой причине. Со временем Диана заметила, что очевидная предвзятость лондонского света по отношению к ее матери невольно передалась и на отношение высшего общества к ней. И после стольких лет безупречного поведения она совершила поступок, который, как это ни удивительно, не был чем-то неожиданным для лондонского света. На душе у нее стало так грустно, что на глаза навернулись слезы.

— Пожалуй, все случилось… о боже, вы плачете? Неужели я вас чем-то обидел? — Генри расстроился.

Диана отрицательно замотала головой. Горло так сдавило от слез, что она не могла вымолвить ни слова. Он обидел ее, но не своими действиями, нет, он разрушил ее внутренние преграды, и то, что раньше было надежно спрятано, вдруг вырвалось и освободилось, и это почему-то напугало Диану.

— Нет, я вижу, вы чем-то напуганы. — Генри протянул было к ней руки, но остановился. — Я немного забылся. Утратил самообладание. Обещаю, подобное больше не повторится.

Диана смахнула рукой выступившие слезы.

Генри беззвучно выругался себе под нос и сказал:

— Поверьте мне, впредь я буду вести себя сдержаннее.

Он опять протянул к ней руки. На этот раз уже не сдерживая себя, он ласково обнял ее и привлек к себе.

— Вы вели себя настолько естественно, что я думать забыл о том, как это ново и неожиданно для вас.

Его нежность вместе с откровенностью обезоружили Диану, она была готова сдаться, уступить ему, но тут ее пронзила отрезвляющая мысль — сейчас не время и не место для этого. Кроме того, ее слишком долгое отсутствие наверняка заметила мать. Другим, в чем она была уверена, до нее не было никакого дела. Никто, наверное, даже не заметил, куда она вышла и с кем.

Но все-таки не стоило забывать об осторожности.

— Будет лучше, если мы вернемся в общую залу порознь, — здраво заметила Диана.

— Да, да, — тут же согласился Генри. — Давайте я пойду вперед. У вас тогда будет несколько минут, чтобы успокоиться. Завтра я нанесу вам визит.

— О, в этом нет никакой необходимости, — прервала его Диана.

— Позвольте не согласиться с вами. Визит к вам станет для всех наглядным свидетельством, что я увлекся вами.

— В таком случае вы можете просто послать мне цветы.

Диана пыталась предотвратить совсем ненужное, с ее точки зрения, появление Генри в ее доме. Да и весь его план по-прежнему не внушал доверия.

— Какие цветы вам больше всего нравятся?

— Лилейники. Моя мама выращивала их в саду, когда я была еще маленькой. Мой отец… — Диана запнулась, но затем все-таки продолжила, — …называл их «лапочками», потому что считал их очень похожими на меня. Они такие светлые, яркие и в небольшую крапинку, словно на них веснушки.

— Прекрасно. Завтра я пришлю вам лилейники.

В его взгляде светилось такое внимание и участие, что боль, охватившая Диану от детских воспоминаний, тут же прошла.

— Но…

Генри приложил палец к ее губам:

— Никаких «но», никаких больше уверток и оправданий. Нам обоим хорошо известно, как вам хочется увидеть эти цветы.

Не успела Диана что-либо возразить, как он быстро повернулся и исчез, оставив ее наедине со своими спутанными мыслями и взволнованно бьющимся сердцем.

Он явно сошел с ума! Однако в глубине души она знала: ей будет приятно увидеть как цветы, так и самого Генри Уэстона. И спорить с этим просто бесполезно.

«Я предлагал вдвое увеличить приданое Дианы, и мое намерение по-прежнему остается в силе. Пусть мои недавно заработанные деньги не столь уважаемы, как состояние вашей семьи, зато сейчас я очень состоятельный человек. Как преуспевающий отец я намерен помочь своей дочери. Все, чего я хочу, — это видеться с ней. Хоть я не имею права просить вас посодействовать мне, тем не менее я прошу вас, помогите мне…»

Из письма Томаса Мерриуэзера его жене, леди Линнет Мерриуэзер.

Всю дорогу в Беркли-сквер Линнет осторожно наблюдала за дочерью. Сославшись на головную боль, та упорно хранила молчание, но Линнет мало ей верила. Впрочем, голова у Дианы в самом деле могла болеть, и Линнет даже знала, что или, точнее, кто был тому причиной. Вскоре после того как Диана объявила, что идет «спасать» нахального Уэстона, мать потеряла ее из виду.

Положа руку на сердце, Линнет знала: рядом с Уэстоном ее дочь в большей безопасности, чем в обществе любого другого мужчины, присутствовавшего на балу. Если мать Уэстона была искренна, то Генри, так же как и Диана, не хотел опутывать себя брачными узами. Промедление Уэстона было вполне объяснимо его нежеланием отказываться от удовольствий, связанных с холостяцкой жизнью, но то, что в конце концов он женится, не вызывало никаких сомнений. С Дианой все могло сложиться иначе, и Линнет чувствовала свою вину. Она и Томас разошлись, их разрыв проходил бурно и болезненно, со множеством ссор и взаимных оскорблений, чему их дети стали свидетелями.