Любовник на все времена - Сара Линдсей

— Алексу не нужны пять служанок, чтобы вытереть задницу. К чему бархатные пеленки или эта ужасная колыбелька с вырезанным герцогским гербом? Я заметил, какими глазами твоя мать смотрела на наш дом и на его обстановку. На ее лице отпечатался ужас, как будто мы с тобой живем в нищете. Вероятно, она колебалась: правильно ли она сделала, решив остановиться у нас в доме, а не в местной гостинице.

— Ты прав, колыбелька великовата, но ведь это подарок. Я даже думаю, что они заикнутся о том, что Алекса следует воспитывать у них в Халсвелл-холле. — Линнет попыталась рассмеяться, но смех вышел натянутым и неестественным.

Томас даже не улыбнулся в ответ, более того, его лицо стало мрачнее и суровее.

— Я понимаю, как тебе нелегко, — тихо сказала Линнет, — но им тоже очень тяжело…

— Им тяжело?! Зато мне глубоко наплевать на их чувства. — Томас взорвался от возмущения. — Интересно, о чем они думали, что чувствовали, когда поставили тебя перед жестким выбором — или они, или я. И вот теперь у них хватает наглости заявиться к нам в дом и взять то, что по праву принадлежит мне. Алекс мой сын, мой, понимаешь, и я никогда не отдам его этим бездушным, черствым людям, которые называются твоими родителями.

Линнет обхватила его лицо руками и ласково взглянула ему в глаза:

— Томас, пожалуйста, я это сказала, не подумав. Алекс, конечно, останется с нами.

Ее слова вместо того, чтобы успокоить его, еще больше взвинтили его напряженные нервы. Томас схватил ее за руки и с тревогой в голосе произнес:

— Им нужен не только Алекс. Им нужна также и ты. Они только и думают о том, как бы отнять тебя у меня. Они никогда не считали наш брак законным.

— Тише, любимый, успокойся. Я никогда не уйду от тебя.

— Я ни за что не отпущу тебя, Линни.

В его голосе было столько страдания, нежности и любви, что у нее больно и сладко сжалось сердце.

— Ты моя жена. Ты выбрала меня, и мы поженились. Я не знаю, как могло случиться такое чудо, но…

Линнет прервала его спутанную и взволнованную речь поцелуем.

— Я люблю тебя, поэтому и выбрала тебя. Я всегда буду вместе с тобой и с нашими детьми. Если бы я сейчас опять оказалась перед выбором — ты или они, — я бы снова выбрала тебя.

Томас кивнул, но в то же время старался не смотреть ей в глаза. Его сомнения в ее искренности задели Линнет.

— Я знаю, — срывающимся от волнения голосом сказал он. — Я уверен в твоей любви, но ты стольким пожертвовала, выходя за меня замуж — своим положением в свете, своим комфортом…

— Ничем я не жертвовала, я просто начала новую жизнь, ту, которая мне больше нравится. А с тобой я обрела новую семью.

— Но ты ведь иногда плачешь по ночам, а я лежу, притворяясь спящим, стискивая зубы от бессилия, что ничем не могу помочь тебе…

* * *

Если бы только Томас знал, как часто по ночам она плачет теперь. Линнет невольно поднесла руку к груди, чтобы унять ту щемящую боль, которая охватывала ее всякий раз, когда она вспоминала мужа.

— Тебе нездоровится? — вдруг спросила герцогиня.

— Да, кажется, небольшое несварение желудка, — привычно солгала Линнет. — Думаю, завтра мне будет лучше.

«Завтра будет лучше», — как часто она говорила самой себе эти слова с тайной надеждой. Может быть, в один из дней так и случится.

Диана лежала в темноте, прислушиваясь к цокоту копыт о покрытый гравием двор. Мысли вяло текли в ее полусонном сознании. Не стоило так резко говорить с матерью. Интересно, а как спалось Генри этой ночью? Думал ли он о своем предложении так, как думала она, долго ворочаясь с боку на бок, пока, наконец, не уснула? Вспоминал ли их поцелуй? Скорее всего вряд ли. Вне всякого сомнения, он целовался со многими женщинами. Что для него поцелуй? Тогда как для нее он значил очень много. Диану охватило раскаяние: все-таки ее мать права, волнуясь за нее, но ее волнение и тревога усилились бы, если бы она знала обо всем.

Дверь тихо скрипнула и отворилась. Диана замерла, не зная, как ей быть, притвориться спящей или дать знак, что она проснулась. Совесть подсказывала, что ей следовало бы извиниться перед матерью, но сумбур в голове от тревожного сна мешал принять решение.

Послышались легкие шаги, а затем запах лаванды. Этот аромат издавала одежда Линнет, так как она перекладывала цветками лаванды свои вещи. В детстве Диана любила помогать матери собирать эти цветы в красивом солнечном саду, где они провели немало счастливых дней. Теперь их жизнь протекала в скучном Лондоне, в охоте за ее будущим мужем.

Диана перевернулась на спину с тихим вздохом: как ей нравился этот аромат!

Мать уселась на край постели и по привычке поправила одеяло.

— Я не разбудила тебя?

— Нет, я уже проснулась. Я неважно спала этой ночью. Я прошу у тебя прощения за то, что сказала вчера. Я не хотела…

— Ничего страшного, я все понимаю. Мы часто теряем контроль над собой, когда злимся. Твое будущее очень меня беспокоит. Ты моя дочь, и мне хочется защитить тебя от всего плохого. Ты ведь знаешь, какие слухи ходят о мистере Уэстоне и его любовных похождениях. Было бы лучше, если бы ты держалась от него подальше, а еще лучше, если бы ты проводила время с таким джентльменом, как сэр Сэмюель.

Диана приподнялась, присела в кровати и взяла мать за руку.

— Мама, ну зачем фантазировать? Сэра Сэмюеля сейчас здесь нет, и неизвестно, появится ли он вообще. А даже если и появится, то не исключено, что, едва взглянув на меня, побежит прочь, крича от ужаса.

— Диана, хватит шутить. Никуда от тебя он не побежит.

Не в силах удержаться, Диана рассмеялась. Но все-таки как приятно сознавать, что хотя бы один человек на свете верит в то, что она лучше всех, что о браке с ней мечтают все мужчины, только почему-то стесняются признаться в этом.

Невольно ее мысли вернулись к Генри и его предложению. Это было сильнее ее: как бы ни старалась, она не могла думать ни о чем другом. Впрочем, ее больше волновало не само предложение, а вкрадчивые обольстительные манеры Генри Уэстона.

Но выполнит ли он данные им обещания? Только один человек — ее мать — считала Диану находкой сезона. Как знать, может быть, внимание к ней Генри Уэстона вызовет интерес со стороны других мужчин, которые потеряют голову из-за нее, или по крайней мере сочтут ее предметом, достойным внимания? Нет, нет, не стоило думать о себе так пренебрежительно.

Впрочем, Генри, придумавший весь этот план, наверное, передумал. Проснувшись и придя в себя, он счел все им предложенное минутной блажью, непонятно как накатившей на него. Может, это как раз к лучшему. И он, и она впредь будут молчать об их уговоре, а для остальных все останется как прежде. Ведь каждый ее Сезон двигался по накатанному пути и ни к чему не приводил. Может, ей в самом деле следует кое-что изменить или самой чуть-чуть измениться.