Моя служба в старой гвардии. Война и мир офицера Семеновского полка. 1905–1917 - Юрий Владимирович Макаров

этом также был выгравирован полковой петровский вензель. Буфет был довольно большой комнатой, где, помню, было несколько белых столов, шкафы для посуды и плита для согревания чая и кофе. Из буфета вниз в кухню была проведена разговорная труба, через которую во время завтрака «собранские» то и дело кричали: «Алло, алло, два бифштекса, алло, три антрекота и два омлета» и т. д. Я долго думал, что «алло» есть не что иное, как обыкновенный телефонный вызов «алло», но затем мне разъяснили, что «Алло» есть фамилия повара. Через четверть века, проживая в эмиграции в Буэнос-Айресе, я узнал, что в одном из местных ресторанов дают отличную русскую еду и что поваром там состоит господин Алло, бывший повар «великого князя». Нужно заметить, что те русские повара за границей, которые имели скромность не претендовать, что до революции они работали у самого царя, ниже «великого князя» обыкновенно все же не опускались.

Как-то отправились мы с женой в этот ресторан, и я получил огромное удовольствие, съев обыкновенный «собранский» 90-копеечный обед из борща, куска гуся с капустой и шариков из легкого теста в шоколадном соусе, которые у нас в меню носили громкое название «профитроль». Хотя я никогда в полку Алло не встречал, я все-таки пошел после обеда в кухню, и мы долго жали друг другу руки. В качестве эстонца он и раньше-то по-русски был, наверное, не горазд, а теперь и совершенно разучился. И зачем он вообще эмигрировал из России – уму непостижимо.

С описанием буфета, описание нашего полкового собрания, собственно, заканчивается. Остаются парикмахерская, умывальная и уборная, но эти учреждения, когда они содержатся чисто, всюду одинаковы. Остается еще кухня в подвальном этаже. Но нужно признаться, что за девять лет службы в полку, постоянно бывая на солдатских кухнях, попасть на офицерскую я ни разу не удосужился.

Наше лагерное собрание

Лагерное собрание было выстроено за несколько лет до моего выхода в полк на средства офицеров, причем строил его безвозмездно архитектор Пронин, брат двух офицеров полка А.С. и Б.С. Прониных. И извне, и внутри оно было очень красиво, поместительно и производило отличное впечатление. По общим отзывам, оно было лучшее из всех летних собраний всего гвардейского корпуса.

Я затрудняюсь сказать, в каком оно было стиле, но так часто строились большие богатые дачи или загородные клубы.

Дом был деревянный, на высоком каменном фундаменте, двухэтажный, с вышкой в виде башни, с площадки которой открывался дивный вид на Красное, на лагеря и на все окрестности, радиусом верст на тридцать. На шпиле башни, когда полк был в лагерях, постоянно развевался синий полковой флаг с желтым полковым вензелем, латинские перекрещенные «Р», Petrus Primus. Эта площадка была самая высокая точка в Красном, и флаг был виден отовсюду.

Широкое и глубокое крыльцо поднималось над землей ступеней на восемь – десять. Помню это хорошо, потому что, когда мы, молодые, случалось, прыгали с верхней ступеньки прямо на землю, то летели по воздуху довольно долго. И крыльцо и лестница были обнесены широкими и массивными перилами.

С крыльца большие двойные двери вели в переднюю. Как во всех зданиях этого типа, все стены внутри собрания были голые, деревянные, все балки, карнизы и доски покрыты светло-желтой краской и лаком, что на солнце было особенно красиво.

Из передней слева поднималась широкая, с поворотом и площадкой, лакированная лестница в верхний этаж. Из передней же двойные двери вели: налево в бильярдную, направо в читальню, где стояли соломенные кресла и где на круглом столе посередине лежали газеты, журналы и «книга заявлений», и прямо – в очень большой двухсветный зал, служивший столовою. В этот же зал можно было войти через двойные двери из читальни и через маленькую одностворчатую из бильярдной. Когда кто-нибудь из молодежи по неуважительной причине опаздывал к обеду и приходил тогда, когда все, во главе с командиром полка, уже сидели за столом, рекомендовалось проникать в зал через бильярдную дверь, так как с командирского места эту дверь можно было видеть, только повернувшись на 90 градусов.

По ширине бильярдной комнаты небольшая часть зала отделялась от главной части сквозной перегородкой из балок, которая шла поверху, на высоте приблизительно метров четырех-пяти, и спускалась в краям. Этой верхней перегородкой весь зал как бы разделялся вдоль на две неравные части: узкая – односветная и широкая – двухсветная. Стекла окон в узкой части были разноцветные, с рисунками, что при закате солнца давало всему залу необыкновенно красивое освещение.

В узкой части зала, вдоль цветных окон, стоял длинный «закусочный» стол, а параллельно ему, в главной части, – большой обеденный стол, загибавшийся углом вдоль противоположной от входа стены. Посередине шедшей поверху сквозной переборки из желтых лакированных балок, как раз над серединой обеденного стола, висел большой масляный портрет Петра Великого, родной брат того, который висел в зимнем собрании. Никаких других портретов, а тем более картин, в большом зале не было. Даже портреты царя и царицы висели в читальне. Под портретом Петра, по самой середине стола, лицом к террасе, было место командира полка. Напротив его, лицом к цветным окнам, сидел старший полковник. Направо и налево от них садились по старшинству полковники и капитаны. На конце, загибавшемся под углом, сидела молодежь. В зале, в стене напротив Петра, как раз посередине, двойные стеклянные двери вели на очень большую, почти такой же величины, как зал, крытую полукруглую террасу, выходившую в сад. В хорошую погоду на этой террасе почти всегда ужинали и очень часто обедали.

В противоположной от читальни стене двойные двери вели в коридор, откуда налево было большое помещение буфета, а направо – выходившая окнами в сад маленькая столовая для вольноопределяющихся, кладовая, большая умывальная комната и уборная. Коридор выходил на заднее крыльцо, откуда асфальтовая дорожка вела в кухню, помещавшуюся в отдельном домике, немного позади главного здания.

Над дверью, ведшей в коридор и в буфет, во втором этаже, помещались полуоткрытые хоры, отделявшиеся от зала массивной деревянной решеткой. В парадных случаях на хорах располагался музыкальный хор. Посередине в зал выступал маленький балкончик, как бы нарочно сделанный для оратора или проповедника. Но если таковые и имелись, то были в полку без надобности; единственное лицо, которое стояло иногда на балкончике, и то спиною к залу, был дирижер, старший музыкант Матвеев.

В лагерях электричества не полагалось. Освещать солдатские палатки электричеством было бы приблизительно так же неуместно, как провести туда воду. Не было электричества и в собрании. В первую половину лета по