Моя служба в старой гвардии. Война и мир офицера Семеновского полка. 1905–1917 - Юрий Владимирович Макаров

приказа вся команда по караулам! Это значит – два дня пропало, день караула и второй день отдыха, как полагается по уставу.

Матвеич сжимает кулаки и, наклонив голову, как бульдог, летит в полковую канцелярию.

– Где этот Христофоров? Давайте мне Христофорова!

С невинно-удивленным лицом появляется Христофоров.

– Послушайте, Христофоров, вы скажите, вы это нарочно? Вы это назло мне делаете?!

– Высс… ей-богу, это полковой адъютант!

– Давайте мне его сюда, полкового адъютанта!!

– Вес… высс… ей-богу, не извольте волноваться, они с командиром полка в кабинете заняты.

И показывает головой на закрытую дверь в адъютантский кабинет. А там, запершись, сидит адъютант один и ждет, пока Матвеич успокоится.

– Взорвать вас всех здесь, всю вашу канцелярию. Бомбу вам сюда!!! – шипит Матвеич.

– И ей-богу, высс… напрасно волнуетесь… все они у вас знают. И сколько лет в полку служу, никогда такой учебной команды не бывало… Ей-богу, высс… все говорят!

– Врете вы все, старая лисица!

Но похвала всегда приятна, и начальник учебной команды, полууспокоенный, уходит.

Христофоров стучится в кабинет к адъютанту:

– Высс… сейчас капитан Поливанов, ей-богу, высс… умора… Всех нас чуть не разнес!

– А может быть, их можно и не назначать?

– Высс… никак нельзя. Команда всегда три раза в год в караулы ходит, а в этом году только раз ходили… Ей-богу, высс… им полезно… Практическое изучение устава гарнизонной службы!

И на этот раз уже откровенно хихикает.

Учебная команда в караул, конечно, идет.

Как сверхсрочный фельдфебель, Христофоров имел тут же, через коридор, напротив канцелярии, комнату, двойной солдатский паек и 25 рублей в месяц жалованья. В комнате у него я никогда не был, но, по аналогии с другими фельдфебельскими помещениями, она должна была быть разделена на три части: гостиную, она же и столовая со столом, покрытым клеенкой, диваном и мягкими стульями, спальню и кухню. Жилищная площадь небольшая, но сам хозяин приходил домой только обедать и спать. В канцелярии он сидел с восьми утра и до одиннадцати часов вечера, даже и в праздники.

Христофоров был человек семейный. Жену Христофорова я никогда не видел, но по коридору канцелярии иногда шмыгали рыженькие гимназистки и исчезали в его двери.

Жить на 25 рублей в месяц, хотя бы и при квартире и пайке, семейному человеку трудно, а потому из полковых сумм ему что-то уделялось. Кроме того, существовало неписаное правило, что при каждом приятном событии в офицерской жизни, отмеченном в полковом приказе, – производство, отпуск, получение роты и т. д., – Христофорову презентовалось юбиляром от 3 до 5 рублей, а иногда и больше, по средствам каждого. Впоследствии дело это упростили, и офицеры просто стали платить ему по 50 рублей в месяц из своего кармана, установив на этот предмет особый вычет.

На войну Христофорова не взяли. Он был необходим для мирного времени, а для войны не годился.

Но и в запасном батальоне в Петербурге, при весьма нестроевом командире П.И. Назимове и при прапорщике «со стороны» – адъютанте, при огромных комплектованиях и посылках в полк маршевых рот, дела ему не прибавилось. К этому времени он был произведен в военные чиновники, но, говоря со старыми офицерами, еще долго сбивался на привычное «высс…».

Войну Христофоров переживал плохо. В сентябре привезли раненым А.А. Рихтера, через несколько времени убитого Д.П. Коновалова, а на следующее лето Ф.Я. Сиверса. Все это были близкие ему люди, двое – бывшие полковые адъютанты, один – заведующий мобилизацией. Христофоров как-то сразу постарел, посерел, перестал хихикать и еще глубже ушел в свою канцелярскую писанину.

Февральская революция, как почти всех его сверстников, старых слуг полка, ошеломила его. Писаря немедленно с восторгом нацепили на себя красные банты. Надел и он, но, видимо, без всякого удовольствия.

Помню в конце июля, уже в штатском платье, по делу захожу как-то вечером в канцелярию. В этот день как раз была у Мариинского дворца демонстрация солдатских толп, не желавших ни Константинополя, ни аннексий, ни контрибуций. Христофоров сидит за столом один и что-то, по обыкновению, проверяет. В канцелярии пусто. Все писаря ушли гулять.

Начали мы с ним говорить на злободневные темы.

– Высс… господин капитан, что же теперь будет?

– Да что же будет, Владимир Васильевич, проиграли войну, разве вы сами не видите?!

– А что ж дальше-то будет?

– Как-нибудь выкрутимся… Велик Бог земли Русской!..

Больше я Христофорова не видал.

Когда настал Октябрьский переворот и полковник Бржозовский умудрился превратить Семеновский полк в «полк по охране Петрограда», Христофоров по-старому заведовал строевой канцелярией. В этих казармах на Загородном проспекте он вырос и состарился. Куда же ему было идти?

Что с ним случилось дальше – не знаю.

Разбивка гвардейских новобранцев. Годы 1904–1906

Новобранцы, отобранные воинскими начальниками для службы в гвардии, начинали прибывать в Петербург партиями приблизительно в начале октября. Отбирались они по росту, сложению и состоянию здоровья. Это был действительно цвет русской молодежи, лучшее, что давала Россия в свои лучшие отборные войска.

Уже в начале октября в полковом приказе начинали появляться такие параграфы: «Сегодня в 5 часов вечера в Михайловском манеже его сиятельство командир Гвардейского корпуса будет производить очередную разбивку новобранцев. Для приемки новобранцев от полка нарядить и выслать к указанному часу в манеж по четыре унтер-офицера от рот Е. В., 5, 9 и 13-й.

Для наблюдения за приемкой и для отвода новобранцев в казармы назначается подпоручик Н.Н., которому быть в обыкновенной форме. Для унтер-офицеров форма одежды – парадная при тесаках.

Для вещей новобранцев нестроевой роте нарядить подводу, с которой и прибыть к задним воротам манежа по Малой Итальянской к семи часам вечера. Туда же к тому же часу прибыть хору музыки».

* * *

К пяти часам вечера во всю длину огромного, освещенного манежа стояло человек 800 парней в самых разнообразных одеяниях. Все построены по росту, в несколько рядов, один ряд от другого сажени на три. Все пострижены под машинку, шапки и картузы у всех в руках. Рядом с каждым на земле сундучок с пожитками. В манеже тепло. Слышен гул голосов, а от дыхания и прочих испарений все кажется как бы в тумане.

Разбивка было дело нелегкое. В Санкт-Петербурге стояли две гвардейские пехотные дивизии: первая – полки Преображенский, Семеновский, Измайловский и Егерский. И вторая – Московский, Лейб-Гренадерский, Павловский и Финляндский. Кроме того, стояли два полка конницы: Кавалергардский и Конная гвардия. Там же размещались: Гвардейская артиллерия, Гвардейский экипаж, 3-й батальон стрелков и Гвардейский саперный батальон.

В Царском Селе стояли кирасиры Его Величества (желтые)[12],