Как начать думать в понедельник и не перестать во вторник - Антон Петряков

• Человек, которого все считали рохлей, вдруг в момент опасности становится безумно хладнокровным и бесстрашным и спасает всех людей. Было неоднократно.

Как не ошибаться и как строить стереотипы-ярлыки, когда у каждого члена общества по несколько масок? Давайте вспомним, что у Андрея Владимировича Курпатова есть замечательная глава в одной из его книжек о том, какое же количество людей в нашей стае и набор стереотипов о них мы в состоянии удерживать в голове. Численность стаи определяется числом Данбара, и больше двухсот с чем-то социальных контактов мы удержать не можем. Остальные попадают под некие неточные стереотипы «все гаишники взяточники» и подобное.

Однако современный мир устроен намного сложнее. Мы встречаем гораздо больше людей, а каждый из них, как правило, играет несколько ролей. В первобытном, примитивном, в животном обществе в стае все достаточно просто: вот альфа-самец, вот молодняк, вот те, кто претендует на место альфа-самца, вот самки, вот молодые самки и так далее. В нашем же обществе все гораздо сложнее. Самый обычный человек может играть роль водителя такси днем и роль отца семейства вечером.

А есть люди, которые по долгу службы играют больше чем две роли. Самое интересное, что в каждой из этих ипостасей человек может проявлять себя по-разному. Вот грубый агрессивный таксист, крохобор, который вполне соответствует стереотипу о таксисте, которого мы себе нарисовали. А дома он может быть щедрым, ласковым и любящим отцом. Как так? Он же крохобор, он же, ну… не вяжется, нет. Однако вяжется. Что же делать?

Чтобы разобраться с этим и с тем, что мы не можем держать в голове больше чем 100 или 200 человек, которые у нас определены числом Данбара, я применяю так называемый метод кластеризации. Для его реализации требуется навык, это непросто. Но в XXI веке это позволит вам серьезно продвинуться в социальных связях.

Когда я встречаюсь с какой-то ситуацией, то рассматриваю кластер общества. Некий кластер, в котором люди выполняют именно те функции, которые нужны в данной ситуации. Если это таксист, то это таксист. И если меня спросить: «Как вы думаете, как поведет себя этот человек, который так грубо и агрессивно всех материт на дороге, у себя дома», – я отвечу, что не знаю. И запросто окажусь прав, потому что это будет уже другой кластер – семейный.

Что этот человек за друг, какой он друг, верен он своему слову – эти вещи никак не связаны, и поэтому нельзя переносить стереотипы из одного кластера, из одной роли человека на этого же человека в другом кластере. Здесь кроется глобальная ошибка. Не поддавайтесь и другой крайности: я нисколько не утверждаю, что хамоватый таксист обязательно любящий муж и отец дома. Я говорю, что однозначно говорить обратное – в корне не верно.

Расскажу историю из жизни. В одной из моих строительных бригад работал мастер-гипрочник. Матерился ужасно, на работе часто конфликтовал с бригадой, вечно был недоволен правительством, всех считал ворами. В бригаде его недолюбливали из-за его кредо «своя рубаха ближе к телу, не мои проблемы». Однажды он не вышел на работу, что было на него не похоже. Стоял октябрь. Объект находился в Петербурге, в Озерках, и когда мой работяга шел на работу, то увидел, как подросток провалился под лед. Пока нематерящиеся граждане с высшим образованием решали, как поступить, он с теми же матюгами вытащил ребенка из проруби. А как же своя рубаха ближе к телу и моя хата с краю? А вот так!

Поэтому я стараюсь придерживаться принципа кластеризации, когда я встречаюсь с какой-либо ситуацией. Всегда рекомендую рассматривать какой-то кластер и никогда не переносить на того же самого человека стереотип из одного кластера в другой.

Будут варианты того, что вы ошибаетесь, и это нормально. Не корите себя за то, что «человек не оправдал ваших ожиданий» и «да как он мог так поступить». Это как раз очень хороший способ избавиться от обиды. Пожмите плечами, скажите себе: «Ну что ж, моя модель стереотипов оказалась в этом кластере для этого человека недостаточно точной. Запомним, запишем, примем к сведению».

В обществе укоренилось мнение – стереотип, – что соответствие письма правилам грамматики однозначно определяет уровень интеллекта, полезность информации и моральные качества. Если человек пишет безукоризненно грамотно, то ему можно верить, значит, мысли его умные и советы дельные. А если он пишет с ошибками, то что вообще умного может сказать это неграмотное быдло?

Сейчас я вам скажу еще одну «гадость», и не знай вы о базовых когнитивных искажениях, то со злости запустили бы эту книгу в стенку. Жизненный опыт привел меня к тому, что моя оценка людей зиждется на их личностных качествах и на том, что они привнесли в этот мир или, на худой конец, чего добились сами. Этот же опыт учит и тому, что никакой связи с тем, насколько силен или слаб человек в орфографии или пунктуации, в XXI веке нет. Не мало, не очень мало – а нет вообще. В математике это называется корреляцией.

Причины этому две. Одна – это то, что в XXI веке грамотное письмо более не является признаком того, что человек образован больше, чем другие. Вторая – чудовищнейше возросший поток информации.

За один день я сегодня обрабатываю столько информации, сколько, например, Михайло Ломоносов за год. Только в 2002 году человечеством было произведено информации 18 × 1018 байт (18 эксабайт). За пять предыдущих лет человечеством было произведено информации больше, чем за всю предшествующую историю. Объем информации в мире возрастает ежегодно на 30 %. В среднем на человека в год в мире производится 2,5×108 байт информации. Притом большая часть этой информации – мусор, но чтобы найти свою жемчужину знания, приходится разгребать авгиевы конюшни. Во времена того же Ломоносова, условно говоря, была одна жемчужина на одну бочку дерьма, одиноко стоящую на жизненном пути. Ковыряйся кропотливо, может, и найдешь. В XXI веке у тебя есть шанс найти пять жемчужин. Но бочек дерьма придется разрыть пять тысяч. Вроде и жемчуга больше, а искать его сложнее.

Подумайте, чем можно было заняться образованному человеку в XVIII–XIX веке? Естественные науки в зачаточном состоянии, прикладные – тоже. Остаются иностранные языки, словесность, живопись и, на худой конец, архитектура и градостроительство. Но даже в те времена Ломоносов – это в первую очередь поэт и государственный деятель, а на математику у него времени уже не хватало – подайте сюда Леонарда Эйлера.

В таких условиях естественно, что тот, кто мог дотянуться до образования, знал по пять языков, владел правилами стихосложения, читал книги и был духовно развит больше безграмотного населения. В XVIII веке судить об интеллекте человека по тому, насколько он грамотно пишет, было вполне резонно. Возможно, даже в начале XX века, когда грамотных не было и половины населения (см. таблицу).