Хлопушка с прицелом - Евгений Игоревич Новицкий

— В Советском Союзе нет звезд, — поморщилась я.

— Вот ты и будешь первой, — не сдавался Герман.

— Я не хочу славы такой ценой, — возразила я.

Герман, казалось, не понимал.

— Какой — такой? — Он во все глаза уставился на меня.

— Ценой чьих-то человеческих жизней.

— Да не чьих-то, не чьих-то, — изображая отчаяние, повысил голос Герман. — Жизней всяческих низких конъюнктурщиков — о них же идет речь!

— По-твоему, за конъюнктуру надо карать смертью?

— Зачем этот пафос? — усмехнулся Герман. — Не карать, а попросту выкорчевывать.

— Но это неравноценное наказание — лишать кого-то жизни за приспособленчество.

— А по-моему, очень равноценное, — упирался Герман. — Тем более что речь идет не только о нас с тобой, но и о спасении советского кино!

Я еще надеялась, что все это несерьезно. Однако он тут же провозгласил:

— Сегодня же расправлюсь со Жнейцером!

— Почему именно с ним? — спросила я.

— Надо же с кого-то начинать…

— И что ты собираешься… с ним сделать?

— Я ждал этого вопроса, — довольно произнес Герман. — Ответ на него был подсказан мне самим жнейцеровским фильмом.

— То есть?

— Помнишь, о чем там идет речь — на судебном заседании? Героиню обвиняют в отравлении, так? Вот тебе и ответ.

— Ты отравишь Жнейцера, — догадалась я.

— Именно! — обрадованно подтвердил Герман.

— И чем же?

— Крысиным ядом. Подмешаю ему в коньяк, как сделала та же Катюша Маслова, и дело в шляпе.

— А вдруг тебе это не сойдет с рук? — сделала я последнюю попытку образумить его.

— Еще как сойдет, — отвечал Герман, уже надевая шляпу.

Я схватила его за рукав:

— Нет, я тебя не пущу… Это безумие…

Герман аккуратно освободил свой рукав из моих пальцев.

— Дорогая, успокойся. Помяни мое слово, все будет хорошо.

— Ты сумасшедший, — прошептала я.

— Напротив, я так здоров, что даже сам удивляюсь, — невозмутимо парировал Герман.

— Если кто-нибудь узнает, то… то…

— Поскольку ни ты, ни я никому не скажем, никто и не узнает! — воскликнул Герман и быстро вышел за дверь, чтобы я не успела возразить ему снова.

5

Всего через пару часов он уже вернулся обратно. Я понадеялась было, что он передумал или у него ничего не получилось, но Герман с порога развеял подобные надежды.

— Жнейцеру — каюк! — почти прокричал он, после чего чуть не запрыгал по квартире от радости.

— Тс-с, — зашептала я, — подумай о соседях…

— На соседей мне в высшей степени плевать, — заявил Герман, — равно как отныне и на Жнейцера. Ибо до покойников мне тоже дела нет, пусть они и бывшие конкуренты… Кстати, недурная поговорка получается, — возликовал он. — «Хороший конкурент — бывший конкурент». А? Каково?

— Герман, успокойся, — взмолилась я. — Ты что, действительно это сделал? Действительно?

— Я, как ты знаешь, слов на ветер не бросаю, — самодовольно отозвался он.

— Да как же тебе это удалось?

— А чему тут удивляться? Пришел, увидел, победил — вот и вся недолга.

— Вернее сказать, пришел, подсыпал яду, заставил выпить… — поправила я.

— Никто никого не принуждал, — покачал головой Герман. — Я против таких мер. Все прошло добровольно, очень мило, по-дружески…

— Жнейцер добровольно согласился принять яд?!

— Милая, ну не надо… — протянул Герман. — Ты все прекрасно понимаешь. Жнейцер оказался человечком, крайне падким на коньяк. Вот ему и урок: не пей, Мойшенька, покойничком станешь…

Я лихорадочно соображала:

— Так… так… Тебя кто-нибудь видел?

— Только сам Мойша, — сказал Герман.

— Ты уверен?

— Он был дома один.

— А соседи?

— Да не было никого! Успокойся, май дарлинг. Все олл райт.

— А отпечатки?! — спохватилась я. — Ты их там не оставил?

Герман посмотрел на меня со снисходительной усмешкой, как на ребенка:

— Если бы я стал разливать коньяк в перчатках, даже такой лопух, как бывший Мойшенька, обо всем бы догадался.

— Понятно, — заключила я. — Стало быть, в его квартире полным-полно твоих отпечатков…

— Да кто их будет проверять? — поморщился Герман. — Ясно же как день: Мойшуся отравился. Покончил с собой.

— С чего бы это? — возразила я. — У него только что вышел успешный фильм. Зачем ему самоубийство? Кто в это поверит?

— А вот мне, — парировал Герман, — куда сложнее поверить в то, что можно добровольно взяться за экранизацию такой муры, как «Воскресение». Однако же это факт…

Я тем временем схватилась за голову:

— Я так и знала… так и знала… И зачем я только с тобой связалась?

— Полагаю, ты связалась со мной по любви, — улыбнулся Герман. — Вернее, не полагаю, а уповаю…

— А я уповаю, что тебя не разоблачат, — посмотрела я на него со слезами на глазах. — Но, кажется, надежды мало…

— Может, поспорим? — запальчиво воскликнул Герман. — Ставлю сто рублей новыми, что никто меня не разоблачит!

— Тебе бы все шутить… — Я не договорила и закрыла руками лицо.

Герман не переносит, когда я плачу. Вот и сейчас он сжал меня в объятиях и зашептал мне на ухо:

— Дорогая, да поверь же: все в порядке. Ну, даже если найдут там мои отпечатки… У Жнейцера там миллион отпечатков — самых разных. У него дома пол-Москвы побывало… Да и не будут там никакие отпечатки снимать! Все удовольствуются версией о самоубийстве, вот увидишь…

Я и в самом деле слегка успокоилась.

— Очень бы хотелось… — прижалась я лицом к его щеке. — Очень бы хотелось, чтоб я оказалась тебе должна сто рублей новыми…

6

С недавних пор в моей жизни появился человек, от которого у меня нет секретов. Раньше таким человеком был Герман. Но теперь у меня есть от него один-единственный секрет… А именно тот, что я общаюсь с Виктором.

Виктор — коллега Германа. Такой же неудачливый мосфильмовский режиссер. С Германом они, однако, всегда порознь. Даже ни разу ни одним словом друг с другом не перекинулись, как уверяет Виктор…

Познакомились мы так. Когда я заканчивала сниматься в последнем фильме Германа, то неснятых сцен с моим участием в картине уже почти не оставалось. Я, как обычно, с утра вместе с Германом приходила в павильон, но теперь мне по большей части приходилось дожидаться, пока он закончит работу. Вот я и слонялась по студии — то в буфет зайду, то еще куда-нибудь…

В буфете-то Виктор впервые в жизни со мной и заговорил.

— Можно? — неуверенно спросил он, когда я задумчиво сидела над своими сосисками.

Я подняла глаза и невольно улыбнулась. Виктор очень к себе располагает. Я и раньше всегда обращала на него внимание, когда он встречался мне на студии…

— Пожалуйста, садитесь, — ответила я.

— Спасибо, — произнес он и сел напротив меня, аккуратно поставив около себя стакан с чаем. — Вы знаете, а я