Потрясение грани - Олег Артюхов

– Как же так? Сегодня в охране мой брат Чезаре… Стража погибла… Братишка мой единственный… убит?! Да, я их… голыми руками!.. зубами рвать буду!!

Взрыв эмоций враз обессилил парня, Антонио погрузился в заторможенное состояние, кровь отхлынула от его лица, сменив маску ярости на выражение полной отрешённости. Дядька взял его голову в руки и, глядя ему прямо в глаза негромко, но отчётливо проговорил:

– Антонио, сынок, успокойся. Твой брат отдал жизнь не зря. Собери свою волю в кулак, и спрячь боль. Возмездие неотвратимо, и Чезаре будет отмщён, ибо неотомщенные преступления всегда обрушиваются на невиновных. Крепись. Сожми зубы и иди.

Во взгляде парня опять появилась яростная решимость. Он зло смахнул кулаком слёзы, отвернулся и глухо проговорил:

– Пойдёмте.

Он пересёк зал, направляясь к дальней стене, нажал потайной рычаг и шагнул в открывшийся узкий проход. Мы один за другим нырнули в темноту, и, когда последний страж втиснулся в катакомбу, за ним с глухим стуком опустилась толстая каменная плита. Пройдя метров двадцать, на развилке мы расстались со стражами итальянцами, и едва сделали несколько шагов по левому штреку, как сзади грохнул близкий сильный удар. Сверху посыпались камни, под ногами качнулся пол, и поднялась пыль. Я помог устоять Елене, дядька схватился за стену, Сергей споткнулся и шмякнулся на бок, а Александр припал на колено. Только теперь я физически ощутил, что враг буквально дышит нам в затылок. От злости и бессилия я скрипнул зубами, понимая, что один легко проредил бы любого противника, но сейчас рядом стояли шестеро спутников, которые могли пострадать. Прикинув наши возможности, я не придумал ничего умнее, как срочно уносить ноги.

Глубоко просканировав пространство, я обнаружил разветвлённую, сложную и многоярусную сеть древних выработок. Ошеломлённый горем Антонио снова впал в ступор и мало годился на роль проводника. Видно пришло время мне самому расхлёбывать кашу, которую сам и заварил. Я осторожно отобрал у итальянца фонарь и поспешно повёл команду по запутанным подземельям в глубину катакомб.

Ход изменился и теперь больше походил на естественные карстовые пещеры. Местами он сильно сужался, а иногда значительно расширялся, позволяя нам почти бежать на ровных и широких участках. Несколько раз на пути попадались завалы, через которые мы с трудом протискивались, расшибая и царапая руки и ноги. Однажды мы миновали большой подземный зал с осыпавшимися стенами и потолком со сталактитами.

Примерно через два часа блуждания во мраке, мы, наконец, выбрались в явно искусственное помещение, камни которого на ощупь покрывал толстый слой пыли. Тяжело дыша, я прислушался. В тишине где-то журчала вода, а в лицо тянуло слабым сквознячком. Добрый знак.

В дальнем углу справа у стены обнаружилась частично разрушенная каменная лестница. Опасаясь свалиться, я осторожно поднялся по ней и наткнулся на запертую дверцу из тёмного дерева. Из-под неё пробивалась тонкая полоска света. Я потянул за ручку. Толстый притвор громыхнул запором, с натужным скрипом подался и заклинил. Слегка разозлившись, я резко дёрнул, выдрал ручку вместе с большим куском доски, разворошил остатки двери и выбрался в заваленный ящиками глухой двор.

Оказавшись на поверхности, мы перевели дух. Наш вид оставлял желать лучшего. Ушибы и царапины противно саднили. Когда-то яркая одежонка превратилась в серо-бурую рвань, и на туристов теперь мы не очень-то походили. Хорошо, что в сумерках все кошки серые, и наш потрёпанный вид не так заметен. Антонио хмуро оглядел нас и удручённо махнул рукой, приглашая следовать за собой.

Быстро стемнело. Мы прошли узким арочным проходом и оказались в безлюдном переулке. Немного попетляв по задворкам старого города, Антонио привёл нас к обшарпанным дверям невзрачного особняка, оказавшегося третьесортной гостиницей, о чём говорила вылинявшая вывеска и грязные фонари у входа.

В затемнённом фойе жужжал старенький кондиционер, в дальнем углу возле бара трое картёжников вяло играли в покер. Антонио сразу шагнул к портье, смотрящему по телевизору футбол, и что-то проговорил. Полутрезвый тип с видом хронического забулдыги, не вынимая замусоленную сигару изо рта и не отрываясь от экрана буркнул:

– Ходят тут всякие. За три номера на ночь выкладывайте 900 тысяч лир, за напитки столько же.

Не глядя, он сгрёб купюры в ящик стола и швырнул на стойку три ключа. Стражи ушли к себе, дядька взял Антонио под руку и увёл в другой номер, и мы с Еленой остались вдвоём.

К моему удивлению, гостиничный номер оказался ухоженным и имел не богатую, но вполне приличную обстановку. Невероятные события последних суток и бешеная гонка по подземельям меня зверски утомили и, едва захлопнулась дверь, я рухнул в кресло, и, вытянув ноги, отключился. Очнулся я оттого, что меня тормошили за плечо. Оказывается, прошло около часа. Кто-то из ребят принёс новую одежду, и Елена успела привести себя в порядок.

После душа, чистый и бодрый я уселся в кресло рядом с низким столиком, на котором горел светильник, и появилась бутылка прохладного вина с двумя высокими бокалами. Приятный сюрприз. Я удивлённо поднял глаза на Елену, она загадочно улыбнулась, потом засмеялась, широким жестом открыла холодильник, забитый банками с колой и пивом. В дверке я заметил ещё две бутылки вина. Я удовлетворённо развёл руками, открыл бутылку, наполнил бокалы до краёв и с удовольствием опустошил свой. Уф-ф. Хорошо. Жизнь как-то сразу улучшилась, и приобрела смысл.

Обняв Елену за плечи, я вывел её на балкон, подышать воздухом и полюбоваться огнями большого города. Вдыхая сладкую ночную свежесть Рима, я наслаждался лёгким ветерком, упоительным ароматом влажных ленкиных волос, южных растений и ещё чего-то неуловимого и загадочного. Наверно так пахнет история.

Однако романтического вечера не получилось. Под действием вина и крайней усталости Елена начала зевать и откровенно клевать носом. Я осторожно поднял её на руки и уложил в постель, стараясь не потревожить. То, что ей пришлось пережить за последние дни, не каждый мужик вынесет, не то, что этот улыбающийся во сне ангел.

Пригубив ещё вина, я прилёг в надежде заснуть. Но сон не шёл. В голове, словно булыжники, ворочались мысли, которые сталкивались и громоздились, укладываясь в нелепую конструкцию, сцементированную недоумением и тревогой. И более всего меня нервировал потянувшийся за мной шлейф серьёзных проблем и смертей. Причём я понятия не имел, во что, в конце концов, всё это выльется. Не сомневаюсь, что многие другие плюнули бы на все идеи и планы и залегли бы на дно до лучших времён, но я таков, какой есть, и другим мне быть не пристало. Перебирая нелёгкие думы, я смотрел в