Грань дозволенного - Василий Михайлович Подкованный

– Сам себя не похвалишь – не похвалит никто.

– Ну, это точно! – смеясь, ответила Балабанова, перепрыгивая через порог.

– По поводу сегодняшнего… – Бредя мимо словно сгорбившихся под мраком московской ночи «хрущёвок», начала Стася.

– Да?

– Я не могу просто взять и начать всё менять, – нерешительно продолжила девушка. – Это очень сложно. Я по-прежнему считаю почти всех окружающих меня – скотом и тупым быдлом, которому нужно указывать его место. Но…

Стася остановилась.

– Я буду стараться, – Она посмотрела на Ксюшу. – Правда.

– Заканчивай считать всех людей за скот, – резко отчеканила Ксюша. – Слушай, а что с этим козлом будем делать? Давай его подкараулим где-нибудь, и отобьем ему почки и все причиндалы?

– Нет, Ксюш, – Стася отрицательно покачала головой. – Я ценю твоё желание, но это – личное. Я разберусь с ним сама.

– Ну смотри, – Ксюша потянулась, широко зевая. – А вот мы и пришли! Там, за углом – трамвайная остановка.

– Хорошо, – Стася на мгновенье замолчала. – Ксюш.

– Что?

– Спасибо. За всё, – Губы Стаси растянулись в искренней, открытой улыбке.

– Да ладно тебе, я ничего особенного не сделала, – напоследок обнимая подругу, смущённо сказала Балабанова. – Ну ладно, до вторника!

– Пока, – Стася помахала рукой Ксюше, после чего зашагала по улице. В тот вечер Стася чувствовала себя как никогда хорошо…

***

– Садись, Юрик.

– Хорошо ты тут устроился, Женька! – довольно крякнув, Блинов уселся в мягкое кресло. Откинувшись на спинку, взгляд его замасленных глазок заскользил по хорошо обставленному кабинету Ковалёва. – На такой кабинет и смотреть приятно! А уж на человека, в нём заседающего – тем более! Вон та деревяшка на стене чего стоит!

– Это панно из красного дерева и дуба, – польщённо ответил чиновник. – Ремонт месяц назад закончился. Сам всё подбирал, вплоть до плинтусов.

– Оно и видно, что с мужской сметкой сделано! Не теряешь зря времени, Женька. А то, как будто только вчера на выпускном водку хлестали, да в кладовке девок портили, а, Евгений Герасимович?

– Время оно такое, Юрий Александрович, – деланно официозно ответил бывший одноклассник, а теперь – важная шишка в администрации района. – Ну, с чем пришел? Так, чаи погонять, или разговор какой?

– Не торопись, Жень, – Блинов достал из кожаного портфеля завёрнутую в обёрточную бумагу бутылку. – Вначале порадую, а уж потом к делу перейду…

– Что это?

– Открой, узнаешь, – Блинов сложил руки на животе, выжидающе глядя на Ковалёва.

– Неплохо-неплохо, – отложив в сторону обрывки бумаги, Евгений Герасимович разглядывал бутылку дорогого французского коньяка.

– Помню про твою «маленькую любовь», – Блинов улыбнулся. – Ну, «настоящую любовь» можно делить на двоих – наливай!

На столе мигом оказались две стопки, по котором был разлито жидкое золото коньяка.

– Ну, будь здоров! – Блинов опрокинул стопку, выпив её до дна.

– Хороший коньяк, – похвалил Ковалёв. – Спасибо, удружил.

– Это мне тебя благодарить следует – за внеочередное «повышение».

– А теперь я тебя внимательно слушаю.

– Нужна твоя помощь, Жень, – начал Блинов. – Есть тут один кадр. Его сынок моего охламона отправил на больничную койку, на две недели. У меня сын балбес, конечно, но этот сучёныш явно перегнул палку. Ну, я и решил его по-нашему, по-мужски проучить…

Блинов облизал пересохшие губы, а затем продолжил:

– Отвёл его в отдел, накидал ему малость, все сделал по красоте, объяснил, за что и почему его наказал. Он прощения просил, а потом, говнюк, в окружное ОВД пошёл и написал на меня заявление. Дело сейчас шьётся полным ходом…

– А чего ты ожидал, когда бил его? – вызверился управленец. – Юр, ты уже до седых волос дорос, а всё кулаками машешь, как какой-нибудь вздорный пацан! Ты ожидал, что он тебе «спасибо» скажет?

– Ничего я не ожидал, – раздражённо пророкотал Блинов. – Но такое спустить не мог – он моего сына едва инвалидом не сделал, а мне с ним нянькаться?

– Дурья твоя башка, Юра, – отчеканил Ковалёв. – Ты зачем его в ОВД избил, а? Не мог его за Битцу вывезти, и там разобраться? А теперь заявляешься ко мне, прося подтереть за тобой натёкшие лужи крови и дерьма?

– Ты на меня не шуми, – Метнув косой, полный враждебной угрозы взгляд на чиновника, произнёс следователь. – Я тебе не секретарша, а твой товарищ и партнёр. Помнишь, сколько твоих проблем было убрано мной? Мы с тобой как две руки – одна другую моет…

Некоторое время они сверлили друг друга тяжёлыми взглядами. Затем Блинов продолжил, цедя слова:

– Я всё сделал грамотно – разобрался с ним в слепом углу, но кто мог знать, что у бати этого засранца тоже имеются кое-какие подвязки в округе? – Блинов приблизился к застывшему за столом Ковалёву. – Жень, мы с тобой не одно дело провернули – ты знаешь, что на меня можно положиться. И такого человека, как я, тебе терять не выгодно – если меня дожмут, у этого будут последствия…

«Вот он куда метит, – Ковалёв поморщился. – Поганый боров продаст меня при первой же возможности…»

– Хорошо, – допив коньяк, Ковалёв встал. – Что ты собираешься предпринять?

– Надо высадить этих, – Черты Блинова разгладились, и вновь на его толстомордом лице сияло разухабистое довольство. – В первую очередь – сопляка. А затем с его батей разобраться.

– Я сделаю всё, что смогу, – Ковалёв кивнул, давая понять, что разговор закончен. – Ладно, работа не ждёт – у меня перед новым годом аврал…

– Всё, понял-понял! – Блинов тут же засобирался. – Кто я такой, чтобы задерживать такого занятого человека, как ты, Жень! В любом случае спасибо, подсобил.

– Давай, с наступающим тебя, Жень! Ещё загляну на недельке, – Тяжёлой походкой Блинов направился к двери.

– Был рад тебя видеть, – не отрываясь от бумаг, ответил Ковалёв. И, когда за Блиновым захлопнулась дверь, а его тяжёлые шаги стихли вдалеке, тихо добавил: – Мерзкая тварь…

И длинно и витиевато выругался.

***

– А что это в классе всё так гудит? – спросил я.

По своему обыкновению, после обеда на большой перемене мы шли наверх, в закуток на лестнице с большими, истёртыми ступенями. Удобно было сидеть на них, облокотившись спиной на дверь чердачной каморки, в которой уборщицы хранили свой инвентарь.

– Ты о чём? – поинтересовался Евстафьев.

– На мою избитую ряху почти никто не обратил внимания, а вот на Стасю косятся. Удивительное дело, – Я аккуратно почесал лоб.

Ещё не успели с моего разбитого лица сойти гематомы, как я уже отправился в школу знакомой дорогой. До нового года оставалось чуть меньше трёх недель, и нужно было разобраться с кое-какими делами по учёбе. К тому же сильно хотелось увидеться со своими друзьями.

Во время моего вынужденного больничного проведывать меня заходила староста и Евстафьев, передавая