Грань дозволенного - Василий Михайлович Подкованный

Пересиливая гул бушевавшего огня, из разбитых окон страшно кричали люди, моля о помощи. В попытках спасти себя, они прыгали со второго, третьего этажа, и чёрный дым поднимался столбом, далеко разносимый метелью.

Вокруг уже собиралась толпа, а глава школы так и стояла на холодном ветру в накинутой на плечи шубе, недвижима и нема. Перед её глазами стояла забитая хламом черновая лестница, «поделенная» с местным участковым пожарная сигнализация и чёрный-чёрный дым, в котором задыхались сейчас дети и взрослые, оставшиеся внутри.

Директриса смотрела на объятую огнём школу, а первые пожарные наряды уже въезжали в школьные ворота…

В какой-то момент мой рассудок помутился – всё смешалось. Задыхающиеся в дыму люди, чьи-то крики о помощи, заваленная телами лестница, гул пламени… Всё это слилось в один страшный, тоскливый отчаянный вопль, тонущий в звоне бьющихся стёкол. Я уже не понимал, ползу ли я, жив ли я, или уже сгорел в этом пламени, задохнулся в этом непроглядном дыму. Позади меня, стараясь не дышать, прижавшись к стене, полз Евстафьев, за ним – остальные.

Последние остатки натянутого до предела здравомыслия и хладнокровия улетучились. Люди кричали, падали в пролёт, обезумев от страха давили друг друга, рвались вверх, глотая дым… Чёрный, как уголь, смертоносный чад, выедая глаза и выжигая лёгкие гнал, словно живой, затаптывающую саму же себя толпу. Мы жались к стенам, чтобы не потеряться в этой коловерти, стараясь, насколько это возможно, держаться вместе. А позади, где-то внизу, но стремительно догоняя нас, полыхало пламя, с ненасытной охотой пожирая всё на своём пути.

Казалось, мы целую вечность добирались до четвёртого этажа – через тьму, дым и тела обессилевших, потерявших сознание людей. Вывалившись в зал, мы облепили стену, позволив себе чуть-чуть отдохнуть. Здесь был не такой отравленный воздух, как на лестнице, а потому мы дышали почти полной грудью. Воняло пластиком и жженой резиной.

– Все…тут? – Все никак не придя в порядок, я окинул всех беглым взглядом.

За всех мужественно кивнула Анюта – несмотря на ходящие ходуном руки и начинающуюся истерику, она держалась стойко.

– А где Ваня? – дрожа, всхлипнула Оля.

И действительно – Ваньки нигде не было. Мы быстро, насколько это было возможно обыскали ближайшее пространство – без результатов…

Мимо нас бежали и ползли охваченные страхом люди.

– Нам надо уходить, – тяжко дыша, подытожил Евстафьев, откидывая с потного лба налипшие волосы. Никто не сказал ему ни слова, не возразил – в глубине души все понимали, что отыскать Ваньку в таком хаосе было почти невозможно. И мы, скрепя сердце, поползли вдоль стены.

По фасаду огонь уже перекинулся на четвертый этаж, и из некоторых кабинетов валил дым.

«Скоро здесь все запылает», – машинально подумал я, держась за стену. Передвигались мы по-прежнему ползком – пары глотков отравленного воздуха хватило бы, чтобы сжечь все лёгкие. Где-то кричали о помощи, звенели лопающиеся от температуры стекла, страшный, утробный гул разрастающегося пожара гнал нас через задымленные, тёмные коридоры как затравленных зверей.

– Погоди, – ползущий впереди Евстафьев развернулся ко мне. Я вопросительно кивнул ему.

Дав знак ждать, он забрался в находящуюся рядом подсобку, вернувшись оттуда с рулоном туалетной бумаги.

– Выкинь, я тебе новый куплю, – едко бросил я.

– Заткнись, – Под недоумевающие взгляды, он обмотал себе рот, сделав подобие повязки, после чего протянул рулон нам. Повторив за ним, мы удивленно уставились на него –дышать стало немного легче.

Чем ближе мы приближались к главной лестнице, тем жарче становилось вокруг – пол под нами буквально горел. Но мы ползли вперёд – напуганные, грязные и беспомощные.

Минуя поворот, мы вползли на пролёт четвертого этажа, который стремительно исчезал в языках пламени.

– Помоги…те… кто-нибудь…– донёсся до меня чей-то болезненный, призывный стон. Я обернулся.

Совсем недалеко, у обрушившейся стены, придавленная тяжёлой, обгоревшей балкой лежала Стася. Быстро наступающая стена огня разгоняла мрак, и потому я отлично всё видел.

Я подполз ближе. Балка передавила ей ноги, начисто лишая возможности двигаться. А огонь подбирался всё ближе.

– Прошу, не оставляйте меня здесь…одну… – Она намертво уцепилась за мою руку. По её перемазанному сажей лицу текли слёзы, в светло-голубых, широко раскрытых глазах плескались мольба и бесконечный страх. – Помоги, умоляю…Не бросай…Я не хочу…

Страшный надрыв слышался в её голосе, она дрожала, как осиновый лист. Мимо нас наверх, по лестнице, проползло несколько человек.

Если бы меня спросили, кто лежит передо мной, я бы не ответил. Потому что просто не знал. Сейчас о помощи меня просил не тот человек, который с жестоким садизмом бил меня по лицу. Кто-то другой.

– Ты чего встал? – окликнул меня Евстафьев. – Идём!

Я повернулся в сторону огненной стены, и не смотря на невыносимый жар, меня пробрало до костей. Я вдруг понял, что этот момент разделит мою жизнь на «до» и «после».

Я смотрел на Стасю, она – на меня…

«Месть или человечность?»

– Коля, уводи их.

«И против самого себя мне было не пойти…»

– Ты что, рехнулся? Брось! – рявкнул Евстафьев, накинувшись на меня с холодным бешенством. – Хочешь свою жизнь по ветру пустить? Ради неё?!

– Ты теряешь время, – Я схватил его за плечо. – Всё уже решено – тебе меня не переубедить.

Коля гневно посмотрел на меня. Затем на сжавшихся позади девчонок.

– Быстрее! – срываясь, прохрипел я. – Огонь вот-вот отсечёт выход! Выведи их отсюда.

– Идиот, – Коля встряхнул меня, как покрывало. – Дай обещание, что уйдешь отсюда живым и здоровым, и мы ещё встретимся. И рулон туалетной бумаги принесешь.

– Обязательно, – Непрошеная улыбка растянула мои губы. – Ещё и освежитель в придачу.

Евстафьев крепко обнял меня. У самой лестницы он оглянулся – и столько тревоги было на его дрогнувшем, вечно спокойно-мрачном лице, что у меня поневоле все сжалось внутри. Спустя мгновенье он скрылся из виду.

Теперь назад пути не было. Счет пошёл на секунды, и моя жизнь, как и жизнь Стаси теперь зависела только от меня.

Я подскочил к придавленной девушке, которая тут же намертво уцепилась за меня. Не обращая внимания на её лепет, я быстро обмотал ей рот и нос туалетной бумагой – на её недоуменный взгляд я только уверительно кивнул.

После я принялся непосредственно за балку. Однако, только прикоснувшись к ней, я тут же отдернул руки – балка была горячей. И самое главное – ужасно тяжелой. Наскоро обмотав руки пиджаком, я, нечеловечески напрягаясь, попробовал хоть немного сдвинуть с места эту махину.

«Видно, мало каши ел», – Мой затравленный взгляд заметался в поисках решения.

– Т-ты куда?! Стой!!!

– Не лезь! – Я довольно грубо освободился