Полдень, XXI век, 2008 № 12 - Николай Михайлович Романецкий

и голограммой, не какой-то клочок, который можно подделать на любом принтере. Все. Свободна. Хотя чувство освобождения после нескольких ужасных минут не настоящее, потому что отсрочка ненадолго, всего недели на три, потом снова сюда на анализ. Просто гадость. Этот страх у нее не притуплялся. И все-таки, когда вырываешься из этих дверей на свежий ветер, к шуму машин и голосам свободных, как и ты, людей, отчетливо понимаешь, что живешь.

Сергей полдня самозабвенно пинал мяч во дворе с мальчишками, радуясь движению и своему желанию двигаться. Вчера он успел подраться с Валеркой из своего подъезда. Узнай об этом Татьяна, у нее бы нашлось, что сказать. Зато у Сережки моментально исчезло желание заниматься самокопанием, так Валерий ему врезал, и все встало на свои места. Сегодня Сергей снисходительно помирился с Валеркой.

Полный солнечного простора день еще не начал походить на вечер, когда один из мальчишек толкнул его:

— Твоя мама идет.

Из проема арки Таня вышла на большой, почти пустой двор — только две старушки у дальнего подъезда и трое мальчишек носились по серой от мокрого песка площадке, окруженной раскисшей травой. Она смотрела, как, просияв, бежит к ней Сергей, — так бежал бы настоящий сын, которого у нее никогда не было. Подбежал, остановился — мальчик с мягким по-детски лицом с размазанным шлепком грязи на щеке, родной, до боли похожий на единственного Сережку, с которым она познакомилась всего два года назад. Сергей встал перед ней, виновато улыбнулся:

— Ой, Тань, я даже хлеба не купил.

Вдвоем с Татьяной они пошли в магазин, а потом домой. Впереди был хороший светлый вечер вдвоем, и много чудесных весенних дней, и целое бесконечное ленивое лето.

На лестничной площадке им встретилась соседка, поздоровалась, а сама кинула острый, по-женски цепкий взгляд на Сергея, на его ставшую уже длинноватой курточку. Сергей улыбнулся ей в ответ беззаботно, даже вызывающе, а Тане вдруг стало страшно. По-настоящему. Не так, как раньше.

Когда Сергей заболел, все это еще не было признано эпидемией, тогда люди еще могли радоваться тому, что начали выглядеть и чувствовать себя моложе, — но недолго. Уже через несколько недель стало известно, что процесс омоложения неконтролируемый, была тревога — да что же это за оживший бред? И что дальше? Но была еще и тревога о том, что ее мужчина молодеет, а она остается, как была, не очень молодой уже женщиной. А еще несколько месяцев спустя власть взял военно-медицинский комплекс, и было, наконец, официально объявлено, что это эпидемия и какой природы вирус. Новое правительство ничего не скрывало от населения, в прямоте, с какой вещали о возможных перспективах с телеэкранов, тоже было что-то омерзительное. Вот тогда стало общеизвестно, что омоложение не останавливается при достижении организмом точки максимального расцвета, в каком бы возрасте ни был этот максимальный расцвет — ни в двадцать пять, ни в пятнадцать, ни в тринадцать лет. Омоложение превращается в свертывание, когда человек уменьшается в росте, превращается в малыша, потом в младенца и наконец засыпает и не просыпается, став уже почти эмбрионом, нежизнеспособным без тела матери. И весь этот процесс обратного развития занимает не годы — месяцы. Несмотря на быстрое течение болезни, многие пожилые люди с удовольствием бы ее подцепили, чтобы прожить еще одну жизнь наоборот, только пожилым как раз это редко удавалось — что-то говорили о том, как генная структура с возрастом стирается, становится менее четкой. Сорокалетние болели редко. А Сергей вот заболел.

И вот тогда, когда стало ясно, что жить Сережке осталось несколько месяцев, это было, конечно, страшно. Хотя, казалось бы, все уже случилось, и они вроде бы были готовы к такому исходу. Еще была последняя разрешенная жалость к себе — по-женски бестолковое сожаление не о чем-то настоящем, а о несостоявшемся свадебном платье. И решение продержаться, чтобы Сергей прожил, несмотря ни на что прожил эту вторую жизнь, в которой время, как говорили, тоже течет для маленьких медленнее, чем для больших — субъективно долгую хорошую жизнь. И надежда была, как же без этого. Ведь несколько месяцев — не так уж мало, и мало ли, что еще произойдет? А пока бьется надежда в каждом толчке крови, живет и страх. И страх жил, тихий, притворявшийся тоской, он был сильнее желания просто жить, сколько они смогут, и не думать о неизбежном времени, когда она останется одна. Разве это не вся наша жизнь — надеяться, не думать о неизбежном и радоваться тому, что есть.

Сейчас, будто было мало изматывающей безнадежности, страх опять выбрался и ударил. Почему мы не можем просто жить?

Они с Сергеем вдвоем готовили ужин, а Танюшка потихоньку размышляла о том, что долго оставаться на этой квартире нельзя, а переезжать им уже некуда. Из своей квартиры к ней Сергей переехал вскоре после того, как у него выявили вирус, — тогда еще было можно бросить работу и ускользнуть из-под внимания врачей, сейчас — поди попробуй. Сначала они жили у Тани, потом по очереди у Таниных подруг, а это. был их последний оплот, квартирка, оставшаяся от бабушки Сергея. Год назад эту квартиру сдавали, а сейчас кто станет снимать жилье, когда столько квартир пустует и они все дешевеют. Легко купить квартиру, но денег не хватит, а свою ведь ни за что не продать.

После ужина Сережка читал «Гарри Поттера» — неделю назад он еще стеснялся, скрывал, что читает детскую книжку, а сегодня просто читал запоем, даже телевизор не смотрел. А Танюшка смотрела. Двухлетней давности сериал постоянно прерывался короткими наставлениями о том, как не подцепить вирус — нечто среднее между «Дети, мойте руки перед едой» и лекциями по гражданской обороне семидесятых годов. Она подшивала, укорачивала Сережкины джинсы, а сама мирно слушала привычно успокаивающую болтовню. И вдруг — толчок крови в ушах.

— Сережка…

Вид у него был такой беззаботный, что теребить его казалось свинством. Но нельзя же…

— Сергей, слушай.

— …вводится комендантский час. Работающим в вечернюю и ночную смены будут выданы специальные удостоверения. Вводятся удостоверения для школьников, в течение пяти дней в поликлинике по месту жительства на каждого ребенка должен быть получен медицинский сертификат. До получения сертификата дети не должны появляться на улице без сопровождения взрослых под угрозой административной ответственности.

Детям, рост которых не превышает метр тридцать сантиметров, в любом случае запрещено появляться на улице одним, без взрослых. Будут задерживаться граждане без накомарников, а также осуществляться проверки наличия средств борьбы с насекомыми…

— Сергей, это значит — будут