Полдень, XXI век, 2008 № 12 - Николай Михайлович Романецкий

от людей в качестве доли драконьей ежегодной в ночь перед Рождеством, согласно договору.

В общем, пока я к новому месту жительства летел, никак у меня этот последний пункт из головы не шёл. Нет, я всё понимаю, раз есть дракон, то без девицы хрен обойдёшься. Они, девицы эти, на нас, как родовое проклятье, висят. Царевны, мать их, цариц, за ногу, принцессы всякие, Елены Прекрасные, Забавы Путяничны… Проку с них никакого, а мороки и неприятностей — выше крыши. Вот к чему, например, мне эта самая Ясмина?

Ну, хорошо — я урод. Весь в чешуе, как рыба лещ, жопа поперёк себя шире, рожа безобразная, зубастая. Дыхание такое, что никакие правила пожарной безопасности при случае не помогут. Ну, и прочее: когти там, хвост дурацкий, перепонки… А девицы — они вовсе наоборот. Ни тебе хвоста, ни чешуи — зато морда по лучшим канонам, и в придачу сиськи. Но вот скажите на милость, на фига мне эти сиськи? Я что, дояр, что ли, которого хлебом не корми, дай за них подёргать? Да и морда у неё, надо сказать. Ну да, ну да — прилично-симпатично, и вообще очень мило и приятственно. Только вот посмотришь на неё — и сразу свою вспомнишь. Так сказать, по контрасту.

Короче, целый день летел, крыльями, как дурная ворона, махал, всё об этой Ясмине думал да переживал сильно. К вечеру зазевался, чуть пассажирский самолёт не сбил. В общем, долго ли, коротко — к полуночи таки прибыл. На пещеру аж четыре раза заходил, нет, ну что стоило старому ослу какую-никакую посадочную площадку перед жилищем оборудовать? Я, пока на тот пятачок с гулькин хрен, что перед входом, угодил, трижды со всей дури об гору шмякался, всю жопу себе отбил. Нет, я понимаю, неприступность, то-сё, драконоборцев развелось как собак нерезаных, и нечего для них перед драконьим убежищем плацдармы строить. Так-то оно так, но с непривычки всё равно противно.

Зато внутри пещера хороша оказалась, ох, хороша. Просторная, прохладная, на стенах картины, ковры, огнетушители. А уж библиотека — я как увидел, сразу старой сволочи простил то, что он на двести лет раньше не загнулся. Это тебе не в ПИДРАК’овской публичке два месяца в очереди за «Графом Монте-Кристо» стоять Я пока вдоль полок ходил, даже о неприятностях забыл, о том. что где-то тут девица прячется. И Ремарк мой тут любимый оказался, в восьми томах, и Набоков, и Хемингуэй, и Мураками Фантастики одной три стеллажа, и на отдельной полке — про наших подборочка. Даже Логанов, «Классификация драконов», стоит — бред, конечно, изумительный.

А вот сокровищница меня разочаровала. Три комнаты сундуками да мешками от пола до потолка заставлены. Нет чтобы биллиардную соорудить или тренажёры поставить, сауну, на худой, извините, конец. Ладно, лапы дойдут — я тут устрою генеральную перестановку. В общем, пока пещеру вдоль да поперек облазил, снаружи рассвело уже. Наконец, и до последней комнатушки добрался, с плакатиком «Не влезай — убьёт!» на дверях. А дядюшка-то, похоже, шутником был.

— Ладно, — говорю, — красавица, вылезай давай, знакомиться будем.

Да, нечего говорить, хороша девица. На обложках книжных как раз таких и малюют. В лапах у дракона. Красавица и чудовище, типа. Ну, и само собой, конечно, сиськи. И дрожит вся от страха — это уж как положено.

— Здравствуйте, — говорит, — господин дракон. Ясмина я, усопшего господина дракона законная доля.

— Здорово, — отвечаю, — Ясмина. Ты бояться то меня брось. Я не прекрасен, может быть, наружно, зато душой… Впрочем, неважно. А вот объясни-ка мне, что ты за доля такая?

— А то вы не знаете, господин дракон. Тот закон уже пятьсот лет как подписан. Каждый год в ночь перед Рождеством самую красивую девушку местные жители дракону отдают. За то, что он им жить в своих владениях позволяет.

— Понятно, — говорю. — Что ничего не понятно. А предыдущие куда деваются?

— Какие предыдущие, господин дракон?

— Ну, которых в прошлые годы по тому же закону сюда закинули.

— А разве вы не знаете?

— Слушай, — говорю, — красна девица. Я сюда целый день летел — так намахался, что крылья отваливаются. Потом ещё приземлился пару раз неудачно. Я помираю, спать хочу, а ты тут со мной в недоговорки играть затеяла. Анекдот про недоговорки знаешь? Ну, типа возьмите мой хвост двумя рэ. Ни хрена-то ты не знаешь. Ну, так что с теми, что до тебя были, сталось?

— В храме они, — Ясмина отвечает, — послушницами. Там всю жизнь и проводят за грехи свои.

— Это за какие такие грехи? — спрашиваю.

Тут девица потупилась да покраснела — совсем пунцовая стала.

— Господин дракон ведь только непорочных берёт, — говорит. — А потом, когда отпускает…

Тут до меня дошло, и такой смех меня разобрал, что брюхо чуть не треснуло.

— Ой, — говорю, а сам давлюсь аж и лапами размахиваю, чтобы не свалиться. — Мать моя, дракониха. Чтоб я так жил, давно так не веселился. Слушай, дитя человеческое, ты, никак, грамотная?

— Грамотная я, господин дракон. Читать-писать обучена.

— Ну так пойдём, — говорю, — я тебе кое-что покажу.

Отвёл я её в библиотеку, покопался там на полках, книги нужные с них снял и говорю:

— Значит, так. Я сейчас пойду отключусь. А ты будешь читать. Осилишь вот эти две книги. Сначала «Секс в жизни женщины» прочтёшь, поняла? Картинки изучить не забудь. Потом Брема «Жизнь животных», раздел рептилии, уяснила? А когда обе освоишь, придёшь и меня разбудишь. И ответишь на такой вопрос — какого чёрта эти дуры делают в монастыре. Всё ясно?

— Ясно, господин дракон.

— Да, и вот ещё что. Тебе бы понравилось, надумай я тебя «госпожой человекой» называть? Ясный хвост — нет. Так вот, меня зовут Амелетус. Для друзей просто Амик. Всё на этом, приятного чтения.

Двух дней не прошло, как я глаза продрал. Жрать, извините, охота до кончика хвоста. В ПИДРАК’е с этим порядок — драконья столовка круглосуточно работает. Понимает обслуга, что голодный чешуйчатый натворить способен.

— Ясмина, — ору, — где тебя черти носят?

Выплывает доля моя законная из-под «Не влезай — убьёт!», снова очи долу потупила.

— Здесь, вообще-то, кормят? — спрашиваю. Вежливо так.

— Извините, — непорочная эта отвечает, — господин дракон. Дядюшка ваш покойный, он в питании сильно неприхотлив был. А в последнее время так вообще кушать перестал — по хвори.

— Так чем же ты его кормила? — спрашиваю. — И сколько раз тебе повторять, чтобы по имени обращалась.

— Простите, — говорит, — господин Амелетус. И рада бы вам обед сготовить, да вкусов ваших не знаю.

Ох и дура, прости