Шепот гремучей лощины - Татьяна Корсакова

Вот только осиновый кол держала в руках не Таня, а Митяй. Сначала держал, а потом вонзил острием в землю и оперся на него, как на посох.

– Ну ты, блондинчик, даешь, – сказал он зло и сплюнул себе под ноги. – Что на тебя нашло?!

Что-то нашло. Что именно, сейчас и не вспомнишь. Но дело сделано – упыри мертвы. Если мертвое может умереть…

– Спасибо, – буркнул Сева и переступил через распластавшееся у его ног тело.

– Квиты, – усмехнулся Митяй и тут же спросил: – Откуда они взялись? Фон Клейст? – При упоминании имени врага лицо его посерело от ярости.

– Скорее, старуха. – Сева покачал головой. – Это она занималась гостями. Вот… решила поиграться напоследок.

– Откуда знаешь? – Митяй сощурился.

– Я уже видел такое. Они… эти существа, долго не живут. – Сказал и сам тоже усмехнулся. Как может жить мертвое?! – Это эксперименты… Фон Клейст экспериментировал с тобой, а старуха с остальными. У него научный подход, у нее эмпирический.

– Какой? – переспросил Митяй.

– Не важно. Фон Клейст хотел докопаться до сути вещей, хотел, чтобы его… – он запнулся, – его рабы оставались жизнеспособными как можно дольше. – И вот опять это неправильное словно «жизнеспособные». Но он мог подобрать других слов. – А старуха просто игралась. Они все для нее – игрушки. Как те девочки из башни. Понимаешь?

Митяй понимал, потому и мрачнел все сильнее.

– У них сначала не получалось, но это место… оно какое-то особенное, оно дает силу таким, как они. Силу и власть над чужими судьбами. Они набрались сил…

– А моя… мамка. – Митяй моргнул, на мгновение показалось, что он расплачется, но мгновение прошло, а Митяй так и остался стоять с сухими, воспаленными глазами. – Моя мамка – чей эксперимент?

– Потом. – Ему не хотелось обсуждать теории возникновения упырей в этом жутком месте.

– Сейчас! – Митяй упрямо вздернул подбородок, с его седых волос во все стороны полетели капли воды. – Чей она эксперимент?

– Она не эксперимент. У фон Клейстов был старший брат.

– Я знаю, они говорили при мне о нем. Сумасшедший с неконтролируемым чувством голода. Они держали его где-то в усадьбе.

– Он сбежал и начал… собственную охоту. Твоя мама стала первой жертвой. Потом садовник Гюнтер. А дальше он напал на Ольгу Владимировну.

– На бабу Олю? – Митяй нахмурился, а потом спросил: – Тогда почему она?..

– Почему не стала упырем? – Сева пожал плечами. – Я не знаю. Знаю только, что они с Таней особенные. Это как-то связано с кровью… Поэтому он ее и забрал.

– Мы ее найдет, – сказал Митяй очень тихо и очень серьезно, а потом мотнул головой и добавил уже зло: – А сейчас давай найдем моего батю!

Он запрокинул лицо к невидимому небу и закричал:

– Батя! Батя, мы тут!

Снова захотелось его ударить за такую беспечность. Вот только чем он тогда будет лучше упырей?

– Тихо, Митяй, нас могут услышать.

– Ага, батя мой нас может услышать! Нет тут никого, блондинчик! Никого, кроме нас и упырей!

Упырей, кстати, может быть не два, а больше. Сказать? Или останавливать Митяя бессмысленно? Ответ Сева уже знал, поэтому сунул два пальца в рот и засвистел. Свист получился по-разбойничьи громкий. От удивления Митяй перестал орать, глянул едва ли не с уважением, спросил:

– Ты чего, блондинчик?

– Зову.

– Кого?

Сева вздохнул, а потом сказал:

– Вот его.

Из тумана выступил Горыныч. Один из трех. Два других где-то пропадали.

– Явился – не запылился. – В голосе Митяя послышались странные нотки, словно бы он радовался появлению Горыныча, но старался скрыть свою радость. – Мог бы и пораньше. Глядишь, блондинчику не пришлось бы так страдать.

– Угомонись, – огрызнулся Сева, наблюдая, как Горыныч подходит к лежащему на земле телу, обнюхивает его едва ли не с презрением. – Угомонись и дай подумать.

На самом деле он уже все обдумал. После нападения упырей думал он теперь как-то быстрее. Жизнь заставила.

– Эй, – позвал он Горыныча. – Эй, слышишь меня?

Темный пес слышал и был готов слушать.

– Если дядя Гриша где-то здесь, то ты должен его найти. Ищи! Понимаешь?

Темный пес дернул головой, попятился в туман, через мгновение его присутствие выдавали лишь два красных огонька.

– Что? – спросил Митяй шепотом. – Нам идти за тобой?

Огни мигнули и отдалились, а из тумана послышалось не то ворчание, не то рычание.

– Значит, веди! – Решился Сева и потащил за собой Митяя.

Шли долго. Севе казалось, что не шли, а просто блуждали в этом молочном мареве. По пути Митяй срубил ножом тонкую осинку, заострил с одного конца, протянул Севе. Опыт подсказывал, что осиновый кол – это пока самое действенное оружие против упырей. Полагаться на Горыныча, наверное, не стоило. У Темного пса были какие-то свои, неведомые планы.

– Заблудились, – ворчал всю дорогу Митяй. – Водит нас псина по кругу. Как пить дать!

Митяй Горынычу не верил. Или не доверял. Он сейчас вообще никому не доверял, и винить его за это было нельзя.

– Не по кругу.

Окружающий мир менялся. Туман стал чуть прозрачнее и, кажется, холоднее. Изо рта теперь вместе с дыханием вырывались облачка пара. Но видимость все еще была плохая, наверное, поэтому Митяй зацепился за что-то ногой и упал. Сева бросился на помощь в тот самый момент, когда Митяй заорал. Сева и сам бы заорал, если бы не потерял дар речи.

Из-под почерневших, полуистлевших листьев выглядывала голова. Белая кожа, пустые глаза, рога…

Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что это за голова. В горле заклокотало что-то похожее на смех.

– Чего ты ржешь?! – Митяю все еще было страшно, но он уже начинал злиться.

– Это Фавн. – Сева поднял голову за один из витых рогов, поднес к глазам. – Фавн смотрел на него пустыми глазницами, кривил в усмешке мраморные губы. – Голова статуи из парка. Там в основном нимфы, а на входе – Фавн. Голову ему отбили еще до революции. Так тетя Шура рассказывала. Местные думали, что она у кого-то в деревне, а она вот тут.

– Зачем? – спросил Митяй сдавленно.

– Что – зачем?

– Зачем кому-то голова?

– Не знаю. Для красоты. Или квашеную капусту прижимать вместо камня. Не важно.

– Да уж, не важно… – Митяй взял Фавна за второй рог, всмотрелся в его каменное лицо, буркнул: – Урод какой-то.

– Сам ты урод. – Сева аккуратно положил голову Фавна на подушку из листьев. – А это произведение искусства.