Питомник - Полина Дашкова

— То есть, вы хотите сказать, ей удалось бросить? — уточнилкапитан.

— Ну да, да. Собственно, Юлия Сергеевна ее и вытащила.

— Разве она была врачом?

— Нет. Она была педагогом, — в голосе Фердинанда прозвучалолегкое раздражение, — вот вы работаете в милиции, вы сыщик, вам приходитсясталкиваться с самыми дикими, нелепыми мотивами человеческих поступков, и вывроде бы должны понимать, что в жизни нет стандартов, нельзя мыслить штампами,это абсолютно тупиковая логика. Спасти от наркотической зависимости можеттолько человек с медицинским дипломом. Наркоманы все сумасшедшие и запростокончают с собой. Волга впадает в Каспийское море, а две параллельные прямыеникогда не пересекутся.

— Я всего лишь спросил, была ли Ласточкина врачом, — пожалплечами Косицкий, — при чем здесь Волга?

— Да, — Фердинанд выразительно закатил глаза. — Волгасовершенно ни при чем. Мы говорим сейчас о сестрах Коломеец. Ну что ж, начнем сОли. Она иногда жила здесь, по два-три дня, по неделе. А в последний раз,незадолго до смерти провела в нашем клоповнике почти месяц. Было летовосемьдесят девятого. Ольга готовилась к экзаменам, собиралась поступать впединститут. Не ахти какой вуз, но все-таки высшее образование.

— А почему она не могла готовиться дома? — спросил капитан.

— Они с Лилей и тетей Маней жили в маленькой квартирке,ребенку тогда было четыре года. Знаете вы или нет, у нее родилась больнаядевочка из-за наркотиков. Лиля и тетя Маня взяли ребенка на себя и отпустилиОльгу сюда, чтобы она могла спокойно заниматься.

— И что, она поступила?

— Да, на вечернее отделение. И была очень счастлива.Все-таки сдать экзамены, когда тебе под тридцать, все, что учил в школе, давнозабыл, к тому же за плечами такой жуткий наркостаж! А через неделю выбросиласьиз окна.

— Однако вы неплохо все помните, — заметил Косицкий, — оботце ребенка никогда не заходила речь?

— Никогда. Наши коммунальные кумушки, конечно, приставали свопросами, но так ничего и не выяснили. Был какой-то человек, с которым Ольгажила два года. Но я даже имени не знаю. Вероятно, ребенок от него. И наркотикитоже — от него. Когда Ольга покончила с собой, все сразу стали говорить, будтоэто из-за наркотиков, забыли, что она к тому времени уже полтора года какзавязала. На Лилю, конечно, было страшно смотреть. Она прямо прозрачная стала.А тетя Маня слегла, из крепкой сильной женщины превратилась в развалину ивскоре умерла. Лиля осталась совершенно одна, с больным ребенком на руках. Иона вынуждена была сделать то, что сделала. — Фердинанд встал и прошелся покомнате. Худые плечи согнулись, байковые рваные шлепанцы болтались на тонкихбосых ногах, и он все время спотыкался. Аптечная резинка сползла с жиденькогохвостика, серые, тонкие, как пух, волосы растрепались.

— Что именно она сделала? — осторожно спросил капитан.

— Если вы расследуете убийство Лили, должны уже знать, —быстрым, свистящим шепотом проговорил он и подошел к капитану почти вплотную, —я не могу вам этого сказать. Я поклялся, понимаете?

— Понимаю, — кивнул Косицкий, — но если эта информация имеетотношение…

— Нет! — выкрикнул Фердинанд. — Никакого отношения кубийству эта информация иметь не может! Прошу вас мне поверить, — добавил онуже спокойней.

Капитан решил пока оставить тему, дать нервному собеседникурасслабиться. Клятва — это, конечно, серьезно, однако убийство еще серьезнее исообщить, что такое ужасное сделала Лилия Коломеец, бедному Фердинанду всеравно придется. Не сейчас, позже.

— Да не волнуйтесь вы так, — мягко произнес капитан, —просто расскажите мне о сестрах. Какие они были?

— Они были разными, — отчеканил Фердинанд почему-то свызовом в голосе. — Внешне похожи, но только на первый взгляд. Лиля сильней,жестче, разумней. И не потому, что старшая. В ней чувствовалась определенность,надежность. Она с детства знала, чего хочет. А Ольга витала в облаках, у нееглаза всегда были туманные, еще до наркотиков.

— Если я правильно понял, вы знали обеих сестер с детства?

— Конечно. Я в этой коммуналке родился, они здесь бываличасто. Ну ладно, попробую с самого начала. Жили-были три девочки. Геня, Маня иЮка. Они дружили с раннего детства и до самой смерти. Геня — это моя мама,Генриетта Фердинандовна Лунц. Умерла три года назад. Кровоизлияние в мозг. Маня— мама Лили и Ольги, ну, а Юка, вы уже догадались, Юлия Сергеевна Ласточкина.Когда и отчего умерла, вы без меня знаете. Рак молочной железы. Детей у нее небыло, и вообще ничего не было, кроме работы и комнаты в этом клоповнике. Работалаона всю жизнь учительницей французского в школе и занималась языком со мной, сдевочками. Сейчас мне та жизнь кажется далекой сказкой. Для нас троихустраивались такие чудесные детские праздники, что они мне до сих пор помогаютвыжить.

Правда, не знаю, помогут ли сейчас. Видите ли, я любил Лику.И чем безнадежней было мое чувство, тем оно больней меня поедало. Вот теперь яженюсь на замечательной, доброй, милой женщине, но делаю это как будто назлоЛике. А ее, оказывается, уже нет.

«Вот оно как, — подумал Косицкий, — любил, значит. Страстнои безответно».

— Фердинанд Леопольдович, когда вы видели Лилию в последнийраз?

— Пожалуйста, прошу вас, не называйте меня так, — вскрикнулон и сморщил лицо, как от зубной боли, — я терпеть не могу это сочетаниезвуков. Федя, Федор, гражданин, как угодно!

— Хорошо, Федор. Так когда вы видели Лилю?

— В мае. Пятнадцатого мы похоронили Юлию Сергеевну, потомбыли поминки. Желающих прийти оказалось много. Учителя, ученики, родителиучеников. Она была великолепным преподавателем. Поминали ее в школе, где онапроработала всю жизнь. В актовом зале поставили столы, было сказано многохороших, теплых слов. Потом мы с Ликой пришли сюда. Надо было разобрать вещи,бумаги. Кроме нас, это некому было сделать. Мы просидели всю ночь, осталосьстолько писем, старых фотографий, поздравительных открыток. Как ни ужасно звучит,но эта ночь оказалась одной из самых счастливых в моей жизни. Никогда прежде яне проводил с Ликой столько времени вдвоем, наедине. Послушайте, а что вы наменя так смотрите? — вдруг вскрикнул он. — Того, о чем вы сейчас подумали, небыло и быть не могло!

— Откуда вы знаете, о чем я сейчас подумал? — удивилсяКосицкий. — Вы что, умеете читать чужие мысли?

— Я просто неплохо знаю людей, — он закурил очереднуюсигарету и несколько секунд молчал, тупо глядя перед собой. — Ладно, извините.Я постоянно срываюсь. Мне плохо. Я очень любил Лику и не смел к нейприкоснуться, мы просто смотрели старые фотографии, вспоминали детство. Часа вчетыре утра вышли на кухню сварить кофе. Лику от бессонной ночи знобило, онанакинула старую Ольгину кофту. Здесь оставались некоторые Ольгины вещи, тетяЮка их просто держала в шкафу, на память. Я варил кофе, она сидела у стола, мыо чем-то говорили, и вдруг она замолчала на полуслове. Я смотрел, чтобы кофе неубежал, и повернулся не сразу, через минуту. Не знаю, что произошло, но у неестало такое лицо… Никогда этого не забуду. У нее ужас был в глазах, она гляделана меня и как будто не видела. Я, разумеется, стал спрашивать, что случилось,но в ответ ни слова. Сидит, съежившись, закутавшись в эту кофту, руки держит вкарманах и дрожит. Я налил кофе, она взяла чашку, а рука так дрожит, что всерасплескалось на стол. Как ни пытался я узнать, что произошло, она ничего мнене сказала, только «извини, Феденька, ложись спать, мне надо побыть одной». Иушла в комнату тети Юки. Все. Больше я ее никогда не видел. Утром проснулся,постучал, ее нет. Ключ она оставила у соседей.