Танкист №1. Бей фашистов! - Валерий Большаков

Но Сталин – это особая тема. Та встреча была самой фантастичной, но вот парадокс – именно разговор с Иосифом Виссарионовичем как-то «приземлил» Гешу, окунул в это время, данное ему в ощущениях, и еще как данное.

Это было здорово – нет, еще не стать тут своим, но уже перестать быть чужим. Он живет здесь и сейчас, воюет и на что-то надеется. Наверное, это его неприкаянная душа срослась с телом Лавриненко…

– Тащ командир! Едут!

– Понял. Заряжай бронебойным!

– Есть! Готово!

– Запасец есть хоть?

– А то!

Репнин прижался лбом к нарамнику и плавно закрутил маховички.

Пять танков… Шесть… Семь… Восемь… Четыре «тройки» и столько же «четверок». Отлично…

Есть в кого пострелять.

Подпустив колонну поближе, Геша нажал на спуск.

Снаряд раздолбал борт машине, двигавшейся в голове колонны.

– Бронебойный! Живо!

– Есть!

– Выстрел!

«Тройка», следовавшая за головным танком, резко остановилась. Из ее моторного отсека показался синеватый дымок, а в следующее мгновенье фухнул огненный клуб. Пламя охватило всю заднюю половину танка.

– Бронебойный!

– Г-готово…

– Выстрел!

Репнин перенес огонь на замыкающих. Подбив три «тройки» и три «четверки», он скомандовал:

– Отходим! Иваныч, давай задним ходом!

– Понял! До того оврага?

– Во-во!

«Тридцатьчетверка» поползла назад, по своим следам, и Геша выпустил еще несколько снарядов в середину колонны – для пущего эффекту.

Он сжимался на сиденье, ожидая удара, но не дождался. Не верилось, что немцы в упор не видят танк, но звуков выстрелов не доносилось – одни взрывы только. От его попаданий, да еще боекомплекты рвались.

Танк скатился на дно оврага, пропадая для фрицев, и Репнин облегченно выдохнул:

– Ходу, Иваныч!

– Есть! В Гусенево это?

– Туда!

* * *

Командный пункт командующего 316-й стрелковой дивизии размещался все там же, в Гусенево. Панфилов недолго рассыпался перед Репниным в благодарностях, но крепко пожал ему руку.

Засада, устроенная Гешей, здорово помогла. Задержав немцев, он дал возможность 690-му стрелковому полку выйти из полуокружения, а 1073-му и 1075-му отойти на новые позиции.

На окраине села стоял «БТ-7», к нему прислонился Маликов – лицо, черное от копоти.

– Живой? – ухмыльнулся Геннадий.

– Пока! Мы тут артиллеристов прикрывали. Всю ночь.

– Все с вами ясно… Пошли спать! Утро вечера мудренее…

* * *

Заснули в тепле – избу с вечера протопили, а Бедный, деревенский житель, еще и ночью дровишек подбрасывал.

Репнину, правда, выспаться не удалось: выпросив у штабных готовальню, а у политотдельцев, выпускавших «Боевой листок», одолжив мятый ватман, он занимался чертежными работами. Даже тубус удалось найти – трофейный.

А утром передышка на ночь кончилась – немецкие танки и цепи мотопехоты стали окружать деревню.

Репнин насчитал восемь танков. Опять восемь…

Засвистели мины, накрывая кривые улочки, вырывая неглубокие воронки или разнося сарайчики и клети.

– По машинам! – крикнул Геша.

Он уже побежал было к танку, но тут же резко остановился.

Вспомнил одну вещь: именно в этот день и час погибнет Панфилов. Вывод? Он не имеет права не спасти генерала.

Репнин стоял напротив штабной землянки, когда оттуда показался Панфилов. Геннадий рванул к нему, уже слыша посвист мины, толкнул Панфилова с разбегу, повалил на снег и сам упал рядом. В этот самый момент рванула мина, и осколки ударили кучно, зацепив в паре мест генеральскую шинель и полушубок Репнина.

– Ну-у! – выдохнул Панфилов, отплевываясь. – Ну, спасибо!

– Не за что, – хмыкнул Геша, вставая на четвереньки.

Отряхнувшись, они крепко пожали друг другу руки.

Репнин забрался в танк, припоминая еще одну вещь: именно сегодня его «Т-34» заработает снаряд в борт, отчего Бедный сгорит, когда сдетонирует боезапас. «Обойдемся!»

– Вперед, Иваныч!

Танк с ходу вступил во встречный бой. Геша превзошел себя – подбил семь танков из восьми, а когда хотел «приласкать» восьмой, драпавший к лесу, заело спусковой механизм пушки.

Лавриненко, помнится, в этот момент выскочил из танка и, находясь в запале, стал стрелять из «тэтэшника» по немецким танкистам, что катались по снегу, пытаясь загасить пламя на комбезах. Нет уж, пусть себе катаются…

– Иваныч, задний ход!

– Танки! – крикнул Борзых.

Десяток «панцеров» выворачивал с дороги. Звонко ударила кувалда – это пыхтел Федотов, реанимируя спусковой механизм.

– Готово! – выдохнул он.

Немецкие танки открыли огонь по отступавшему «Т-34», но бить в лоб было делом бесполезным. «Ба-а-ам!»

Подкалиберный задел башню и ушел рикошетом.

– Бронебойный!

– Есть! Готово!

– Выстрел!

«Четверка», уверовавшая, что русский танк не даст сдачи, развернулась боком, объезжая подбитого собрата. Снаряд разбил ей каток и порвал гусеницу.

Это был сороковой танк, подбитый Репниным. В прицел лез сорок первый…

Из мемуаров Т. Белкина:

«В 4 часа утра у Смолки, ближе к Рийгикюласским высотам, по понтонной переправе начали форсировать реку Нарву 45-й и 221-й полки нашего Эстонского стрелкового корпуса. Первыми вслед за пехотой прошли три танка разведроты под моим командованием. Следом за мной пошли и другие танки. Немцы беспрерывно бомбили и обстреливали переправу. Но потом была сделана дымовая завеса, и по ней на левый берег реки доставлялись подкрепление, артиллерия, танки, боеприпасы. Наш 45-й танковый полк уже заканчивал переправу, как вдруг налетел ветер и отнес дымовую завесу в сторону. Этим воспользовались немецкие самолеты, которые прорвались сквозь зенитный огонь к переправе и сбросили бомбы. Волнами, которые образовались от взрывов, понтоны начали раскачиваться, и один из танков сполз в воду. В этой машине оставался механик-водитель Гемпель. Танкисты пытались двумя танками вытащить машину, но трос оборвался…»

Московская область, дер. Горюны, 18 декабря 1941 года

5 декабря Лавриненко представили к званию Героя Советского Союза. В наградном листе было отмечено: «…выполняя боевые задания командования с 4 октября и по настоящее время, беспрерывно находился в бою. За период боев под Орлом и на волоколамском направлении экипаж Лавриненко уничтожил 43 тяжелых, средних и легких танка противника»[15].